дубовые бочки и расставляли прозрачно-желтый яр-тар с павшими варягами на палубе точно так же, как бы они стояли при жизни, приближаясь к родным берегам, другие увивали хорс тяжелыми еловыми плетями и кропили благовониями, которые приносили арварам из дальних стран калики перехожие.
В честь каждого воина, уходящего в последний путь, горел костер, возле которого находилась вдова с детьми и другие родственники.
Сувор велел своим внукам выкатить на площадь несколько бочек старого вина и сам бродил среди гуляющих на причале, пил с ними мед или пел гимны, потом всходил на горы и там плакал с плакальщиками, но везде ему было тревожно и одиноко, и везде спрашивали о Космомысле, который затворился с пленницей на своем хорсе и никого не подпускал. Государь отвечал, что победитель, будучи юным еще, лег спать и до сей поры спит богатырским сном, таким образом увещевая арваров и скандов, однако самому становилось еще хуже.
Тогда он вспомнил о подарке сына и, вернувшись в замок, велел внукам привести кощея. Когда юные варяги ввели пленника, тот прежде взглянул с неким превосходством, однако увидев сурового варвара, пал на колени и попытался припасть к ногам, однако Князь и Закон отступил назад и сел на лавку возле пылающего очага.
— Встань, — сказал он. — В нашей стране этого не нужно.
Уже побритый пленник не сразу поднялся на ноги, причем взгляд его влажных и скорбных глаз сделался пытливым. Казалось, он не испытывал особого страха, впрочем, как и стыда, по-прежнему отказываясь даже от плаща. Набедренная повязка, к которой он привык, живя в жарких странах, настолько обветшала, что просвечивалась насквозь и уже ничего не прикрывала. В холодных полунощных странах было не принято ходить раздетым на людях, арвары могли публично снять одежды только в двух случаях — когда бессмертные бросались со скал в море, чтобы прервать вечную жизнь, или когда варяжские воины, будь то мужчины или женщины, обнажившись до пояса, шли в бой, где следовало победить либо умереть.
Так было всегда, кроме Былого времени, когда теплый, благодатный Варяж омывал Арвар, где жили первозданные вольные люди, не ведавшие стыда.
— Почему ты отказываешься от одежды? — спросил Сувор.
— Всякая одежда это имение, — ответил проповедник. — А мой бог Марман отвергает владение собственностью.
— Как же полагается жить по вашей вере, если нельзя иметь жилища, домашнюю утварь и одежду?
— Земная жизнь должна проходить в скудости, воздержании и молитвах к богу. Нужно ли строить дворцы, если можно жить в пещерах и земляных норах? За это воздастся потом на небесах.
— Но ведь так живет скот и дикие животные.
— Для скота и прочей твари нет жизни небесной.
— Странная у тебя вера… Я слышал, кощеи мудрецы, но ты похож на простого раба, которого не радует земная жизнь.
— Я раб божий.
— Разве могут быть у богов рабы? Ведь они существуют, чтобы выполнять тяжелый труд и приращивать земные блага. Зачем богам, живущим на небесах, невольники?
Пленник осмелел и глаза его отяжелели.
— У тебя, варвар, много богов, у меня же всего один.
— Но почему Марман делает вас рабами? Разве не можете быть ему приемными детьми или друзьями?
— Потому что он наш господин и мы служим ему.
— Служите на земле и будете служить господину на небе. Так в чем же благодать? В рабском поклонении?
— Это не доступно для твоего разума, варвар, — назидательно произнес пленник. — В тебе живет гордыня. А наш господь любит кротость, ибо сам кроток.
— Да, мертвые боги так же кротки, как мертвые люди. Поэтому и имя у него — Марман.
— Господь жив! Он освободился от бренного тела, чтобы стать вечным.
— Добро, пусть будет так. Но кто из богов создал вас?
— Всевышний.
— Значит, все-таки у тебя не один бог?
— О, господи! — взмолился кощей. — Пред кем я мечу бисер?
— Перед варваром, — согласился Сувор. — И скажи ты мне, слепому и во тьме живущему, как говорите вы о нас… Зачем созданы, если вам на земле ничего не нужно?
Пленник сложил на груди тонкие, иссохшие руки и молвил смиренно:
— Я скажу тебе, варвар. Знаю, ты никогда не отпустишь меня на свободу и никогда не донесешь, поэтому никто не узнает, что я сказал.
— Так говори.
— Мы пришли на землю для того, чтоб погубить гордыню ромеев. Вы тоже хотите сделать это. Наши помыслы совпадают.
— Но мы не хотим губить ни ромеев, ни их нрав. Пусть живут, как им вздумается.
— Тогда зачем воюете с ними?
— Потому что они пришли к нашим землям и пытаются проповедовать рабство, которое арвары не приемлют. Мы воюем против ромейского порабощения. Но вы, рабы своего кроткого бога и сами кроткие, почему же так воинственны?
— Мы исполняем промыслы господа нашего, Мармана.
— Если это так, то зачем же вас лишили воли и превратили в рабов?
Проповедник вдруг обрел гордость и усмехнулся.
— Чтобы судить о вере, нужно испытать ее. Ромейский император преследовал нас и тоже спорил, пока не вкусил благодати бога нашего.
— А благодать в вечном воздержании и скудости?
— В смирении гордыни. Полагаться следует не на свою волю, как ты, варвар, а на волю господа. Только тогда придет благодать. Но для тебя это недоступно.
— Недоступно, ибо мы внуки бога, его родственники.
— Но дойдет черед и до вас, коль нашу веру приняли ромеи.
— Вы хотите погубить не только ромеев, но и варваров?
— Наш господь утвердит справедливость во всех землях. Ибо он царь всего мира.
— Неужели кроткий мертвец ищет императорского престола?
— Господу не нужен земной престол. Марман восседает на небесном.
— Добро. Если твой бог так всемогущ, то почему же он не помог ромеям, рабам своим, кои теперь поклоняются ему? Мой сын покорил императора, а вас принес в жертву.
Уподобившись оракулу, проповедник произнес сдержанно и уверенно:
— Вы, варвары, наказание божье за грехи наши. Вы его кнут, которым Марман сечет за непослушание. Всего лишь кнут в его деснице. А вы возомнили, что бьете ромеев по Твоей воле.
— Коли мы кнут, то в деснице своего бога, — усмехнулся Сувор. — Но если Даждьбог не пожелает отстегать вас, то мы и сами можем посечь, когда захотим.
Кощей тоже улыбнулся, но загадочно и глубокомысленно.
— Наверное, тебе и твоему сыну кажется, что вы победили?… Нет, мы обернули вашу победу своей. Казненных огнем объявят святыми мучениками, которые станут примером крепости веры. На их место придут новые, ибо позрят, как во имя бога люди способны идти в огонь. Вот ты, варвар, пойдешь на костер, если этого пожелают твои боги?
— Мои боги никогда этого не пожелают.
— А пойдешь в огонь во имя своих богов? Чтобы доказать преданность и любовь?
— Любовь к богам не требует жертв. Они бессмысленны.
— А наш бог жаждет нашей жертвенности, ибо все люди — его рабы. Поэтому можно покорить ромеев, но не нас, ибо помня о благе жизни небесной, мы всегда готовы к самопожертвованию на земле,
