— Велела спросить, тоскуешь ли ты без нее? Малиновый шар подпрыгнул и вновь сел, отчего на костяной рукоятке осталось выжженное пятно.
— Ничуть не бывало! Я только здесь и вздохнул вольно!
— Вящеслава сказала, если ты хочешь, чтобы она пришла к тебе в иной мир, укажи, где спрятал дочь Краснозору.
И тут со всех сторон налетел рой пчел и зажужжал назойливо:
— Скажи, скажи, Ладомил! Ты же тоскуешь по Вящеславе! Ты же ждешь ее ежечасно! Ты же жаждешь позреть жену!
Любовь у вечных арваров не знала
— Мы проплыли все моря полунощных стран, — добавили калики. — Все острова обследовали, теплые и холодные — нет нигде Краснозоры…
— Добро, — огненный шар еще раз прокатился по ножу и будто слизнул его, вобрав в себя. — Скажу… Не ищите ее ни в Арварском, ни в Карском, ни в Варяжском, да и во всех иных морях. Я укрыл ее в Великом океане, на острове Молчания. А укажет вам место пятый луч Полунощной звезды, спускающийся на полудень в месяц Варяж…
Не было над тем светом Кладовеста, и не могла услышать слов отца молчаливая Краснозора, однако в тот самый миг, как Ладомил назвал место, вздрогнула и ощутила беспокойство. Сто лет жила юная поленица на острове Молчания, не обронив ни единого слова, как наказал родитель, тут же невольно воскликнула:
— О, боже!…
И замерла, ибо в тот час же сотрясся дикий, незнаемый остров, давно не слышавший речи, земля шатнулась под ногами, взметнув облако пыли и всколыхнулось окрестное пространство. Немые воины Краснозоры, собранные Ладомилом со всех полунощных стран, а вернее, внуки тех смертных воинов, родившиеся и выросшие здесь, никогда не знавшие слова, воззрились на свою предводительницу — поленицу и еще более онемели. Все эти сто лет они разговаривали глазами, а с небом — мысленно, и этого было довольно, однако услышанное слово в единый миг пробудило в них речь.
— О, боже! — повторили они единым духом.
Более мощный подземный толчок выбил из-под ног твердь, люди повалились наземь в растерянности и недоумении, таращась на поленицу, а она закрыла уста ладонью, приказала взглядом не открывать ртов и выставить караулы по берегам острова, а сама удалилась в жилище.
Молчаливое существование было привычным и еще вчера ничто не предвещало тревоги.
Она знала, почему отец спрятал ее вдали от мира, на маленьком клочке суши среди бескрайнего Великого океана: сто лет назад на остров Вящеславы спустился Перун, только что вызвавшийся опекать арваров, пока спят боги. Молодой громовержец был холост, ибо не было ему невесты на небе, никто из богов не желал отдавать дочь за легкомысленного, ретивого и самовлюбленного Перуна, который более чистил перышки на себе да баловал с молниями, нежели заботился о небесном и земном. Летая над морями, он высмотрел прекрасную юную поленицу, спустился на остров и стал сватать ее у родителей. Ладомил сразу же отказал чванливому богу, но Вящеславе льстило породниться с громовержцем, однако стала она выторговывать себе небожительство, дескать, надоело мне на острове, коль возьмешь нас с дочерью к себе — отдам. Хитрила старая поленица, ибо сама давно мечтала стать владычицей морских бурь. А Перуну-то все равно, пообещал взять, вот тогда Вящеслава согласилась и насильно обручила Краснозору с владыкой грозы. Однако громовержцу сговора и обручения было мало, поскольку замыслил он поять юную деву, де-мол, чтобы уж никто не польстился на последнюю поленицу, но Вящеслава сего не позволила, опасаясь, что повеса отнимет девственность у Краснозоры, а сам не исполнит обещаний. Когда же Перун упорхнул на небеса, будто бы готовиться к свадьбе, и пропал бесследно, разгневалась Вящеслава, стала бить и крушить все корабли, проплывающие мимо, и когда потопила их достаточно, возомнила себя богиней, поставила железный столп на горе и стала ждать громовержца.
Тем временем Ладомил посадил Краснозору на хорс и под покровом ночи уплыл из Арварского моря в океан, на тайный остров Молчания, и при существовании Родины Богов бывший уже островом. В Былые времена сюда ссылали богов, кои произносили слишком много слов, а иногда они удалялись по доброй воле, чтобы отдохнуть от речей. При всем желании здесь нельзя было произнести более чем двух слов, иначе земля расступится и пожрет говорившего. Суть дела заключалась в том, что остров был родимым пятном Земли: невысоко поднятая над водой суша плавала не в океане, а в жидком, огненном расплаве и сверху была лишь тонкая замерзшая корка. И некоторые несдержанные боги проваливались и купались в сей купели и припалили себе пятки да языки, но живы остались, ибо боги потому и боги, что сами суть огонь, потому не горят в пламени и в воде не тонут.
А оттого, что земля под ногами была чувствительной ко всякому словесному сотрясению, как темя младенца, то и пространство над островом стало таким же боязливым и чутким к речи.
Жить здесь полагалось молча — мудрый Ладомил знал, где укрыть дочь.
После гибели Арвара боги никогда сюда не заглядывали, полагая, что остров Молчания на дне морском и нет более места на земле, где можно не размыкать уст. Поэтому Краснозору с немой дружиной не слышали в Кладовесте ни люди, ни боги. К тому же поленица еще и потому молчала, что не хотела выходить замуж за громовержца, жила тихо и незаметно, дабы не привлекать внимания богов.
К ста пятидесяти годам — а Краснозоре как раз столько и было, бессмертные достигали совершенных лет и выходили замуж, а она все еще играла в куклы и каталась верхом на мамонтах, выживших в благодати теплого зеленого острова.
И эта беззаботная жизнь вдруг исчезла, едва она произнесла вслух:
— О, боже…
В тот же день на окоеме засверкала огненная колесница и в океан обрушилась невиданная здесь за сто лет гроза. Перун услышал ее глас в Кладовесте и теперь приближался, рыская над вспененной водой — должно быть, разгневался ярый и самовлюбленный громовержец, не снес обиды! Целый лес вырос из его молний вокруг острова, да не достать было ослепленному Перуну родимого пятна Земли, ибо неприкосновенно было оно для гнева богов.
Два дня кипел океан, поглощая огненные стрелы, гром на две части расколол небо, но плоский островок даже не содрогнулся и пылинка не поднялась с его поверхности. И поленица, глядя на сию грозу, и глазом не моргнула. А громовержец кричал с неба:
— Отдайся подобру-поздорову! Инно ударю тебя молнией, разольется кровь по земле и не собрать будет! Сгинешь, так и не познав мужа!
На третий день притомился Перун, и кони его притомились, опустился он на ледяную гору, коих плавало здесь во множестве, и давай уговаривать Краснозору, мол, я тебя на небеса возьму, в золотые одежды обряжу и станешь ты ездить повсюду в моей колеснице. А ей же и ответить нельзя, не провалившись в расплавленную землю, в огненную бездну. Молчала она, громовержец же по молодости и своенравию не ведал, что нельзя ей говорить, и потому решил, что смущена дева-поленица, а значит, следует быть напористей, ну и стал подгребать к острову. Уж было подгреб, но вокруг вода кипела и гора ледяная растаяла в один миг, отчего Перун вместе с колесницей искупался в кипятке.
Потом выскочил, ошпаренный, взвинтился в небо и стал оттуда грозить:
— Слышал я, хочет взять тебя за своего сына Князь и Закон русов! Так ты сватов ждешь и потому противишься? Но только знай: Космомысл хоть и одолел ромейского императора, да смертный он! А ныне я бог верховный, поеду сейчас да и сражу его стрелой!
И укатил на своих ошпаренных лошадях вниз по небосклону.
Об этом Космомысле в последнее время много молвы было в Кладовесте, но поленица знать его не знала и про сватовство не ведала, потому и пропустила угрозу мимо ушей. Но после этого стала вслушиваться, ловить каждое слово, сказанное о смертном исполине, а про него и поверженные враги говорили, проклиная, и друзья пели ему славу, только сам он молчал. А все смертные были говорливыми, ибо стремились за свою короткую жизнь высказать все слова.
Но однажды утром седьмого дня Праста месяца, когда зори сходятся и невозможно понять, новый день пришел или все еще продолжается старый, услышала она голос Космомысла:
— Здравствуй, отец!
