Земля шатнулась под ногами, хотя остров Молчания был незыблим, огонь охватил грудь. И чтобы сладить с собой, она в тот час подняла дружину, посадила ее на боевых мамонтов, изготовилась и стала ждать…
9
Сувор стоял и любовался сыном, подпирающим головою крестовину мачты, и думал, что пора закладывать новый корабль, поскольку этот, выстроенный для исполина на седьмом году его жизни, был ему уже мал словно детская рубашка. И юные варяги, коим была оказана честь вести по затону богатырский корабль, тоже с восхищением взирали на Космомысла и спотыкались на каждом шагу.
Перед крепостными воротами сбросили сходни, отроки спустили с борта окованный сундук с подарками, однако сын спрыгнул на мостовую, снял шлем и преклонил колено.
— Здравствуй, отец!
И по тому, как ликовали и смеялись его шальные глаза, Сувор понял, что взрослость и мужественность всего лишь дань торжественному обычаю и дружинникам; на самом же деле семнадцатилетний богатырь все еще охвачен горячим ветром страстной юности, близкой к безрассудству. Ибо в следующий миг Космомысл водрузил на голову отца диадему и вручил тяжелый, золотой жезл.
— Владей, отец. Теперь ты ромейский император!
Князь и Закон русов недоуменно снял сыновий дар, осмотрел и тут же и вернул назад.
— Мне они тяжелы, — сказал. — Не понимаю, зачем ты отнял у Вария его символы власти? Ты был послан, как кара Даждьбога.
— Я не отнимал, — по-юношески смутился Космомысл. — Он отдал сам!
— Сам?
Богатырь лишь пожал плечами.
— Когда мои воины окружили стан, я не мог войти в шатер императора. Поэтому сдернул его, а Варий увидел меня и отдал. Он был такой маленький…
— Ты слышал, как называют нас иноземцы?
— Великими и благородными владыками морей…
— Это в глаза называют, из страха, — вмешался старший брат-поддюжник. — А за спиной говорят — варвары, дикие полунощные люди. Тебе не следовало брать символы власти. Ты ведь не хочешь занять ромейский престол?
— Но я победил! А потом, отец, это разве символы? Неужели кто владеет такими безделушками, тот владеет миром? А Варий утверждал это. Право же, смешно!
— Добро, Космомысл, — согласился государь. — А что же ты добыл Гориславу, твоему старшему брату?
Космомысл слегка растерялся, но в следующий миг протянул ему жезл и диадему.
— Поскольку ты, отец, не принял ромейские символы власти, так пусть Горислав владеет ими!
— Ему будет впору, — одобрил Князь и Закон.
Великан вложил в руки брата жезл и корону, и поддюжник принял дар, но только для того, чтобы брезгливо осмотреть и бросить наземь.
— Власть над рабами презренна, — сказал он. Отец узрел в этом неуважение к Космомыслу и его победе над императором. Знал старый Князь, что гложет Горислава зависть, однако не выдал своих чувств, не стал омрачать радостный час встречи.
— Что же ты привез сестре?
Победитель с удовольствием достал из сундука пурпурную мантию и набросил на плечи Ольги.
— Владей, сестра!
Государь был доволен и одновременно обеспокоен легкомысленностью исполина.
— Так чем же ты одаришь меня, сын? Великан заглянул в сундук и разочарованно развел руками.
— Я не взял более обычных драгоценностей…
— Почему?
— Отец, ты же послал меня не за добычей. Если б я взял с императора серебром, златом или многоценным оружием, он бы не поверил мне! И весь мир бы сейчас говорил об очередном набеге варваров…
— Добро, сын! Иного я не желал бы услышать. Ответь мне, какой ты увидел империю?
— Ромея поражена изнутри болезнью рабства. То, на чем стояла империя, ныне может погубить ее. Я требовал от Вария отречься от бога рабов и обещал ему полную защиту — он не поверил, испугался. О нем говорили, как о храбром и сильном императоре, но он струсил…
Сувор лишь вздохнул.
— Когда господин поклоняется богу своего раба, сам становится невольником. А если он при этом жаждет владеть миром, рабство грозит всему миру…
— Оно уже не грозит миру, — самоуверенно произнес исполин. — Я прошел с дружиной по многим ромейским землям и разрушил их святыни.
— Этого мало…
— Потом я приказал императору выдать мне учителей и оракулов, проповедующих рабскую веру.
— Добро! Я не зря дал тебе имя Космомысл! И что же Варий? Выдал тебе жрецов?
— Вначале он подумал, что хочу много добычи, и отказался. Тогда я пригрозил, что пойду с дружиной в Середину Земли до Ромея и сам отыщу их. Император понял, что я разорю всю его страну, и выдал мне проповедников…
— Сколько же их было?
— Дюжина.
— Что ты сделал с ними?
— Принес в жертву. Даждьбог принял и всю обратную дорогу посылал нам солнечный ветер. Но одного из двенадцати жрецов Мармана оставил в живых и взял с собой, чтоб ты послушал его мудромыслие, отец. Он говорит, бог это господин наш, страх и поклонение перед ним — вот участь всякого человека.
— Вот это дорогой подарок! — обрадовался Сувор. — Что же ты не поднес его вместо жезла и диадемы? Покажи мне его!
Варяги тотчас спустили по сходням полураздетого и еще молодого человека с черной бородой и длинными, ниже плеч, волосами. Он был заметно истощен, однако держался с достоинством, а из-под приспущенных век смотрели огромные, жалостные и разумные глаза. Горислав вдруг потянул меч из ножен.
— Отец! Это богодей! Черный богодей! Связать его надо конскими путами и камень повесить, дабы не сбежал!
— Нет, брат! — засмеялся исполин и встряхнул пленника, схватив за космы. — Не сбегают эти богодеи. Они кротки и с охотой принимают смерть. Я их много на костре спалил…
— И этого след в жертву принести! — обращаясь к отцу, воскликнул старший брат. — Они, кроме огня, ничего не боятся!
— Постойте, сыновья, — сказал Сувор. — Любо мне прежде потолковать с ним. Если, конечно, он благородный человек, рожденный вольным.
— Пленник сказал, что он — благородный.
— Но у него на плече клеймо раба.
— Возможно, он благородный раб. Отец лишь рассмеялся.
— Нет на свете благородных рабов. Есть кощеи. Да, этот очень уж похож на тех богодеев, что несли веру обрам. Но мы всех иноверцев принимаем за них, потому здесь легко ошибиться.
— Да богодей это, отец! — загорячился Горислав. — Уйдет к обрищу — не миновать беды!
— Нет, сын, я зрю, это кощей, — уверенно молвил Князь и Закон. — У него в глазах природная
