что сотворим, сын?
Не успел ответить исполин, ибо в тот час прибежал Горислав, в кольчуге и латах, в деснице же меч обнаженный.
— Отец! Дай мне дружину! Я поведу варягов на обрище!
— Постой, воин ретивый, — ответил ему Сувор. — Меч в ножны вложи да скажи, что ты с обрами мыслишь сотворить, коли дам дружину?
— Ты же знаешь, отец, обрище только силы боится! В прошлый раз с малой дружиной ходил, силы не достало. А ныне с большой пройду по обринскому озеру и всему паросью, очищу земли от мерзкой твари!
Князь и Закон шлем снял и сел на лавку.
— Да нет более обров на озере. Они на Шелони сошлись и к Нерею приступили.
— Так идем на Шелонь!
— Не близкий путь…
— Конницу напереди пустим — достанет!
— Уймись, поддюжник. А лучше скажи, отчего это обрище места свои покинуло и в полуденную сторону устремилось?
— Безоким все одно, где поживы искать!
— А что же снялись они со своих мест, не оставив в норах ни стариков, ни чад своих?
— Полно гадать, отец! — взгорячился Горислав. — Настигнем обрище и прежде хвост ему отсечем!
Сувор плечи опустил.
— Тревога по варяжским берегам, супостат за воротами рыщет, а я впервые не знаю, как поступить с ним. Силою ли одолеть, как всегда, чтоб присмирели обры на десяток лет? Но за ними ныне всюду тянется ромейская тень. Воюя с обрищем, мы воюем с императором. Так чем возьмем Вария? Мудростью, чтоб не тревожили нас хотя бы век? Или силой неодолимой?
— Разве есть против ромеев мудрости? — усомнился исполин. — Коль они пропитаны коварством и хитростью словно конским потом?
— Силой, отец! — сверкнул очами старший брат. — Ибо и боги не ведают такой хитрости, дабы навечно смирить обрище.
Сувор встал, глянул на сыновей.
— Послушал я вас, и вот что скажу. Ты, поддюжник, как старший, дома останешься, судить да рядить. А ты, Космомысленный мой сын, возьми ватагу свою да ступай невесту себе искать. Калики укажут, где.
— А кто же поведет дружину? — в голос спросили сыновья.
— Ныне сам поведу…
11
Пробуженная до срока, не остывшая от крови, исполненная ярости, тяжелая конная дружина ускакала в паросье, а Космомысл стал собираться в дальний и неведомый путь. А был конец месяца Радогоща, когда все варяжские мореходы стремятся к материковым берегам, дабы на бескрайних ледяных просторах морей не захватила зима. Прежде всего исполин стал готовить свой хорс, на котором ходил на ромеев, и Горислав с охотой помогать вызвался. Самых лучших и опытных варягов в ватагу дал, а они вытащили корабль на берег, сделали железные обводы от носа до кормы, сам нос укрепили стальным ледорубом, по совету поддюжника новые паруса и снасти поставили. Все дал старший брат из собственных запасов, даже трех якорных канатов не пожалел, но и словом не обмолвился о мыслях своих. А Космомыслу еще невдомек было, поскольку снаряжая хорс, он все смотрел по сторонам и на ночь не покидал палубы, опасаясь, как бы ворона не прилетела да не спряталась на корабле.
Когда же спустили хорс на воду, Горислав, и вовсе расщедрившись, привез к причалу сорок больших бочек драгоценной живицы — живой и мертвой.
— Возьми, брат, — сказал и пожелал по обычаю. — Пусть же в корабле только плещется, да гонит его по волнам и не застывает в камень яр-тар.
— Много мне сорок бочек, — ничего не подозревая, молвил Космомысл. — В пору весь свет по кругу пройти!
— А корабль у тебя исполинский! — засмеялся поддюжник. — Да и путь впереди неведомый и нелегкий!
Залил Космомысл живицу в корабль, загрузили припасами и пошел к брату за поручным походным колоколом — знаком власти над корабельной ватагой. Горислав же свел его в глубокое подземелье, где глух был Кладовест к человеческому слову.
— Все ли дал тебе, брат?
— С лихвой снарядил. Осталась толика малая — корабельный колокол.
— Получишь колокол. Но только если слово дашь — назад не возвращаться, покуда отец наш не уйдет в мир иной.
— Ты что же, брат, прогоняешь меня? — изумившись, спросил исполин.
— Не прогоняю, а удаляю до срока, — ответил он, будто государь.
— В чем же я провинился перед тобой, Горислав? Или думаешь, отцу поведаю, как ты обезножить меня вздумал? Коль сразу не сказал, так ныне уж не скажу.
— Да сего я не боюсь. Поделом тебе было ослабленным жить, чтоб не ходил за море и не возил воронье на нашу землю. Понадобится, сам отцу признаюсь.
— За что же гонишь?
— Не лежать двум медведям в одной берлоге.
— Я не ищу власти и не стану тебе преградой ко княжению! Мне след невесту искать…
— Вот и ступай ищи! Изберут меня государем, назад приму.
— Трудно будет мне на чужбине, и чтоб вернуться, я должен отцовской смерти ждать. А это все одно, что солнце похоронить…
— Найдешь себе поленицу и живи с ней, где хочешь, только вне арварских пределов. хорс я тебе снарядил, самых верных варягов собрал и колокол дам взамен на слово.
Пригорюнился Космомысл: супротив воли брата пойти — не даст знака власти, а без него не сладить с вольной варяжской ватагой, не пойдет она в опасный океан. Послушаться — обратного пути домой не будет, скитать придется по чужим землям. И так и сяк думал, но все мысли сходились, что все равно надобно плыть в океан и искать остров Молчания, где живет Краснозора, а потом будь что будет!
— Даю слово, — сказал. — Ибо нет у меня иного пути.
— Добро, вот тебе колокол! — обрадовался поддюжник. — Да спеши, не то настигнет в море
Студень, не видать тебе ныне океана. А там невеста ждет, бессмертная поленица!
Взял исполин колокол, повесил его на носу хорса и ударил трижды. В тот час же вскинулись и наполнились солнечным ветром белые паруса, расправился образ лучистого Хорса, взор коего устремился вдаль и потянул за собой корабль. Родной берег стал отдаляться вместе с крепостными стенами городов вдоль моря и скоро вытянулся в долгую нитку, после чего покрылся туманом и, когда превратился в окоем, Космомысл вытер слезы, выдутые ветром, и встал к рулю.
Море для руса было не менее родным, чем суша, но если осваивая после перселения новые места, они строили земные пути, расставляя на их перекрестках камни с надписями, прочесть которые могли только варяжские путники, то на бесконечных водных равнинных пространствах не было зримых дорог, путеводных вешек, затесей, камней и прочих указателей. Однако при этом всякий рус, появившийся на свет в варяжских пределах под звездным полунощным небом, от рождения знал земные и морские пути, и в какие бы неведомые края он ни плыл, всегда знал дорогу домой. Многие любопытные варяги, надолго оставив земные дела, отправлялись в самое заманчивое плавание вокруг света, не имея никакой корысти, а
