Бог. Я тебя создал! Помысли же, распоп, не будь Пилата, был бы сущ Христос, в коего мы ныне веруем?
Распоп водой плеснул.
– Изыди, сатана!
Мучитель усмехнулся и взял ведро.
– Испей-ка, брат, жар у тебя, словно в аду горишь.
Он поднял взор – Пашкова нет, но Епифаний рядом.
– Ох, преподобный… Где же мучитель мой?
– Да нет здесь никого. Ну, разве Лазарь…
– Должно, я заболел…
– Здоров ты, брат…
– Откуда же виденья?.. Распутница явилась, потом Пашков. Ныне покойные…
– Знать, души пробудил их словом. Постой, вот покроплю, и схлынет жар.
– Нет, отче, не кропи! Не станет жара – охладеет слово.
Однажды в праздник Обрезанья, после молитвенных трудов, уж за полночь, он вновь склонился над листком и как обычно замер, с надеждой ожидая миг просветленья. А думал он о том, что не один год томило и разрывало душу – за что России муки? В чем их природа, суть исток? Но тут открылась дверь, туман всклубился хладный – знать, страж ночной пришел! Распоп в мгновенье ока перо, чернила спрятал, задул свечу и головой в колоду, словно вол в ярмо. Туман во тьме вдруг засветился, и совершилось чудо: из облака сего боярыня явилась, Скорбящая вдова!
Она не раз являлась, когда молился за нее и имя рек, а тут не звал, не поминал – сама пришла, соткалась из тумана: одежды черны, чело, уста под платом, в дланях четки. Ужели примерла?!..
Перекрестился, замер, а она поближе подошла и поклонилась – смирение в очах.
– Христос воскресе…
– Воистину…
– Здоров ли, отче Аввакум?
– Молитвами твоими…
– А что ж огонь в очах? Ну, словно лихорадка…
– Огонь сей – суть творенье. Как ты жива? И ладо ль все?
– Я боле не жива.
– Ох, Господи! Спаси и сохрани… Когда?
– Уж год тому…
– Но слух был, сына женишь! В Филиппов пост монашек приходил…
– Да нет, скончалась я, по слову твоему.
– По слову?! – распоп аж подскочил – колода спала. – Что рещешь ты, жена? Ужель я мог?.. Отец духовный?.. Дщерь свою?.. Благословить на смерть?
– А помнишь, Аввакум, в Боровске яму? – она в глаза ему взглянула, и стало страшно. – Благословление просила взамуж – ты отказал. Что ты изрек тогда? Одежды черны?
– О, Господи, прости… В сей час, егда ты умерла, могу поведать правду. Се от любви сказал! Не знала ты, как я любил тебя и ныне сны грешные с тобой… Помысли же сама, как мог я слово дать? Благословить на брак?..
– Уймись, отец духовный. Постриг я приняла и имя Феодора. Скорбящая вдова суть, умерла.
Он сел со вздохом облегченья.
– Ох, Пресвятая!.. Постриг! Ты приняла сан иноческий?
– Покуда тайный…
– Во славу Господа! Ох, радость-то какая!.. Ох, напугала – страсть! Коль сразу бы сказала!.. Добро, добро… А имя как?
– Мне Феодора имя.
– Как есть, святая! Коль старец Епифаний благословит, весь православный мир тебя узнает. Я житие стану писать!
– Грешна я, недостойна…
– Воистину святая! Но что же так мрачна? След веселиться, за Христом идешь! И слышно, сына женишь! Иль врет молва?
– Женила сына…
– Кого же взял?
– С боярином Смоленским породнились…
– Да он же троеперстник!
– Любовь персты слагает так, как ей угодно.
– Не ждал сего, – загоревал распоп. – Чтоб сохранить имение и с сатаной бы породнилась! А мне Иван духовный сын! Меня спросила, на ком женить?
– А коль спросила, вовек бы не женила.
– Чего же заспешила? Могла и обождать, уж больно молод.
– Пора служить, он стольник государев.
– Бояре, – заворчал распоп. – Антихристу служить готовы, лишь бы служить… Ох, ваши нравы!
– Ну, будет, не ругайся. Оставь бояр и нравы. Не спорить я пришла – спросить совета…
– Постой-ка дочь, а царь?.. Послушал ли меня? Отрекся от невесты?
– Вчера женился государь. Нарышкина Наталья царица ныне, а Кирилл…
– Увы, увы мне, грешному – не удержал! – он вдруг заплакал. – Погибель будет государству! За что же, Господи, Россию Ты отдал на мученья? Отродье в жены взял!.. А ты была на свадьбе?
– Звана была, да не пошла.
– Се верно, дочь моя! Тебе на свадьбах не плясать!.. И что Тишайший?
– Обиду затаил, несдобровать… Сегодня поутру боярина прислал, чтоб вразумил. А сей боярин Троекуров про свадьбу не пытал. Спросил лишь для отвода глаз – больной сказалась. Иное тщился выведать, что говорил боярин Вячеславов, дары какие подносил, в наследство что оставил. Тревожно мне, покоя не найду, и посему явилась. Толмачит об одном, где Истина сокрыта? Уж не в именье ли моем на Костроме? И по какой нужде я ездила туда?..
– Постой! Боярин Вячеславов?.. Тебе наследство?
– Я тайно обвенчалась с ним. Се был муж мой пред Господом…
– Ты – обвенчалась?!.
– Против тебя пошла… И ныне мыслю, не потому ль сгубила и брак, и князя, а вкупе и себя? Казнен он был царем, четвертовали. В тот миг я с ним скончалась…
– Ты мне не дочь духовная! Суть, ведьма ты! Анафема тебе!
– Не отрекайся, Аввакум, не проклинай. Совет мне нужен. Ведь ты же думаешь о том, за что России муки? Я помогу тебе…
– Изыди вон! Прочь, прочь от меня, антихристова дочь!
И видно, громко закричал, поскольку Лазарь замычал и старец Епифаний пробудился.
– Что, брат, шумишь?
На миг лишь взор отвел, а глядь – уж нет боярыни! Лишь четки брошены у ног да вроде в тленный дух… Распоп перекрестился.
– Вдова привиделась… Должно, заснул.
– Вдова – к добру, – не сразу отозвался старец. – Но ежли в черном – к смерти.
– Суть, в черном и была!
– Ну что, брат Аввакум, след поспешать. На чем остановился?
– Да гложут меня думы… Кто мучает Россию и за грехи какие?
Ответа подождал, но старец древний беззубым ртом пошамкал и вновь уснул. Распоп склонился, чтоб четки подобрать, и токмо взял, как в тот же час познал миг откровения. Промолвил вслух:
– Молился Богу сатана и вымолил Россию для мучений.
Схватил перо, к бумаге прикоснулся, да устрашился вдруг:
– Ужели я сие изрек?..
