колена, помолился в угол.
— О, Господи, я столько лет страдал, уразуметь пытаясь, за что России муки. Я думал день и ночь! А ныне вот открылось!.. Дух Святый! Неужто ты глаголешь мною, рабом твоим? Откуда откровение сие — молился Богу сатана и вымолил Россию для мучений? И верно, кто, как не дьявол может мучить православных?
Тем часом за спиной раздался шорох, стук и вздох тяжелый.
— Ох-хо-хо-ох…
— Ты, старче? — окликнул Аввакум. — Ох, преподобный, дивлюсь и ужасаюсь, егда уста мои принадлежат Святому Духу. Велел ты поспешать, коли вдова приснилась, послушай же, что ныне мне открылось. Молился Богу сатана и вымолил Россию для мучений!
Не отозвался старец. А обернулся и позрел — да почивает он! На костяных ногах, с огарочком в руке, пробрался к Лазарю и посветил в лицо.
— Ужель язык отрос?..
Поборник старой веры зрел мимо и даже не мычал. Чу, вновь шаги! Иль сруб под снегом оседает, а посему блазниться?
Распоп перекрестился, сел за стол-колоду, пером к бумаге прикоснулся и без отрыва и огрехов единым духом написал: «Молился Богу сатана и вымолил Россию для мучений». Прислушался — вдруг снова шорох, нары заскрипели, и голос был:
— Корош батька Авва! Так говорил Арсений Грек!
Со страхом оглянулся — се старец встал и воду пьет!
— Ты звал меня?
Духовник Епифаний поставил ковш, уста утер.
— Почудилось, ты звал…
— Послушай меня, отче! — взмолился Аввакум. — Послушав же, ответь: я ль, грешный протопоп, сие изрек? Молился Богу сатана… Ты слышишь, преподобный?.. И вымолил Россию для мучений. Сие есть истина?
— Молился и вымолил?.. Добро, сие благословляю.
Распоп вдруг взор поднял и выронил листок: заместо старца у ведра — табашник, вор и проходимец Паисий Лигарид! Саван черный и побрит — блядолюбивый образ!
— Свят-свят… — рука для крестного знамения не поднялась. — Ты кто?
— Я супротивник твой, — и трубку с табаком достал. — Митрополит Паисий. Ужели не признал?
Перо сломав, отпрянул Аввакум и осенил крестом.
— Ты сатана! Признал тебя! Сгинь, пропади, нечистый!
Паисий к каменке склонился и, уголек достав рукою голой, табак свой раскурил.
— Признал, признал меня, ревнитель благочестья. А то чего же не признать? Сколь сварились с тобой, сколь копий поломали… Ох-хо-хо-ох! Уж думал, не сведет судьба, да ты меня позвал!
— Да я не звал! Вот я тебя крестом! Святой молитвой!..
— Неужто старый стал? — вздохнул антихрист. — Ослышался, поди… Не ты ли поминал меня, егда тебе открылась истина: «Молился Богу сатана и вымолил Россию для мучений»? Уж, подтверди, коль ты сие сказал.
— Сказал, — признался Аввакум, нательник сжав в кулак.
— Ну вот, добро, что не отрекся от слов своих. Ты помянул меня, и я в тот час явился, чтоб утвердить сие. Ты прав, распоп, молился к Богу я и вымолил. Знать, я прилежен был и истово молился, коли Господь меня услышал. Теперь помысли, чье слово Господу слышней? Вас, православных, или мое, суть, Князя Тьмы?
— Изыди вон, проклятый! — чернилами плеснул — антихрист увернулся.
— Не прогоняй, коль звал, — и засмеялся. — Поелику господь в твои уста свои слова влагает, так не страшись меня, не лей чернил, аще и пригодятся. А ну, сразись со мной? Иль дух в тебе иссяк? Ты же со мной сражался? По всей Москве, на площадях, с амвона, что ты кричал? Митрополит табашный? Суть, сатана?.. Но кто меня признал? И кто тебе поверил?
— Увы, увы мне! Народ наш чист и посему доверчив. Егда из-за моря явившись, Князь Тьмы наденет ризы, знать имя ему отче. А коль отец, знать прав, дурного не глаголит и посему табак вонючий твой почудится за благо! О горе, горе мне! С тобой сражаясь, я мыслил просветить народ, чтоб отделял зерно от плевел, да все напрасно. Святые люди, право слово!
Антихрист дымом пышкнул, засмеялся:
— Не потому ль Господь и отдал мне Россию? На что Ему доверчивый народ, что, не задумываясь, ряженому верит? Ужели мало в мире народов хитроумных и сметливых, вести которых за собой составит честь и Богу? А прямодушные… Они просты и безыскусны, глаза таращат, в рот глядят. И ими управлять зело большая скука. Господь того и ждал, егда я преклонюсь пред ним, замолвлю слово и заберу Россию под свою десницу.
— Чтоб мучить? — вскинулся распоп. — Ты лжешь, треклятый! Не верю я тебе! Господь всемилостив, и чтоб любя всех нищих и блаженных, вдруг бросил их на произвол судьбы? Тебе отдал?!. Не верю, дьявол! Да ведаешь ли ты, что Русь, суть нива Божья, где сеется и процветает Христова вера и любовь? Где зреет Его плод? Не ведаешь, так знай! И кто тебе поверит, что Всевышний вдруг отдал свою ниву вору мира? На муки смертные?!
— Но ты поверил мне?
— Я?
— Ты, ты, Петрович. Что здесь написано? — и взял с колоды лист. — «Молился Богу сатана и вымолил Россию для мучений»… Позри, твоя рука?
— Моя рука, — промолвил он со страхом.
— Да видит Бог, твоя! Коль написал, прочтут потомки. И поверят, и обвинят меня. Ты ж не холоп, не простолюдин — суть, Аввакум Петров! А я? Я ж малый вовсе и по сути, персть, и зреть меня возможно лишь в потоке света, коль око востро. Но и сие досужий вымысел. Открою тебе тайну, коль еще не знаешь. Сказать по правде, меня вовсе нет!
— Ах, ряженый обманщик! Меня не проведешь. Коль зрю тебя с рогами и копытом, ты есть, Зло Мира! И от тебя идет скверна из края в край, по всей России!
— Ну, будет, Аввакум, — Княз Тьмы печально засмеялся. — Эх, был бы я, все в Божьем царстве было в по иному. А ныне что? Господь один, как перст, но вас же много! Все молятся, кричат, взывают — дай! Дай хлеба, блага, радости, дождя иль снега. Егда тепло, дай хлада, а хлад царит — тепла. Как угодить вам, люди? Ужель доселе вы не вняли, мир суть таков, как создал Бог? И все по его воле? Нет, молятся и лбом по половицам — дай! Язычники вы суть, не христиане. Иль может, вовсе веры нет… А был бы дьявол сущ, в миг бы позрели Бога!
— Постой, но кто же есть? — душа насторожилась, словно смерть пришла.
— Господь есть сущ, Всевышний. И боле никого!
— А как же сатана?
— Да нет его! Ни сатаны, ни дьявола, ни Князя Тьмы, ни ангела, упавшего на землю. А равно и антихриста! И мелких бесов нет, чертей и прочей нечисти. Все вымысел, как су, рога, копыта. Нет зла на белом свете как такового, ибо правит Бог.
— Ты лжешь, Паисий! Хочешь скрыться и убедить меня, что нет антихриста от сотворенья мира, а значит, нет и зла? Но вот оно, повсюду! Иль ты не зришь его?
— Зло есть, распоп, и много. Устал уж зреть его…
— И кто же правит злом, коли не дьявол? Ужели скажешь, Бог?
— От Бога лишь любовь, от человека — зло, — потряс бумагой. — Позри сюда, кто написал? «Молился Богу сатана…»
Распоп бумагу выхватил и в клочья разорвал.
— Я сотворил сие и уничтожил! Но от кого мне было откровенье? Кто начертал слова?
— Твоя гордыня!
— Да я смирен, как агнец! Ты наустил! Ты надоумил, рукой моею намарал!
Князь Тьмы отпрянул, изумился.
