Засмотревшись на эту композицию, я немного отвлеклась от цели нашего приезда. Вернул меня к действительности голос Сергея Ивановича.
— Сейчас все и узнаем, — сказал мне Кряжимский и подошел к киоску, в котором продавали билеты и буклеты.
— Здравствуйте, — наклонился он к окошку, за которым виднелась скучающая пожилая мымра, — нам нужен ваш директор, как к нему пройти, скажите, пожалуйста.
— Он уехал, — сухо ответила продавщица и равнодушно отвернулась.
Кряжимский в растерянности потоптался на месте и спросил еще раз:
— Извините, а вы не подскажете, когда он вернется?
— Мне он не докладывал, — нетерпеливо ответила она ему, очевидно, досадуя, что ее донимают такими никчемными вопросами.
— Он на совещании в Министерстве культуры, — послышался у меня за спиной мужской голос.
Я обернулась к его обладателю.
Среднего роста мужчина в короткой кожаной куртке не спеша спускался по широкой лестнице со второго этажа. В одной руке он держал кожаную барсетку, пальцами другой разминал сигарету.
Кряжимский почему-то окончательно растерялся и посмотрел на меня, не зная, что же делать дальше.
— Позже заедем? — тихо спросил он.
Я не успела ответить, потому что мужчина в куртке, спустившись с лестницы, подошел к киоску.
— А Спиридонова не было, что ли, сегодня? — грубоватым голосом спросил он.
— Не видела, Максим Иванович, мимо меня не проходил, — разулыбавшись, ответила ему неприветливая с Кряжимским старая перечница.
Пожав плечами, уважаемый персоналом Максим Иванович вышел на улицу.
— Если директора нет, его заместитель, наверное, на месте? — твердо спросила я, неприязненно поглядывая на киоскершу. — Как к нему пройти?
— А вы по какому делу, девушка? — снова попыталась показать свою значительность эта мерзкая тетка.
— Ваше руководство вам это и объяснит, если посчитает нужным, — сказала я. — Так где же кабинет заместителя?
Что-то проворчав, но не слишком громко, чтобы я на всякий случай не услышала, продавщица ткнула прямо из своего окошка пальцем наверх:
— Вторая дверь направо.
Пройдя мимо не пошевелившегося омоновца, мы поднялись по лестнице и толкнули нужную нам дверь.
Заместителем директора оказалась приятная пожилая женщина в темно-синем костюме и больших очках. Когда мы вошли к ней, она мирно пила чай с лимончиком и читала газету «Культура».
С ней мы договорились быстро. Сработали и редакционные удостоверения, и то, что она уже не первый год трудилась в галерее и, как сама выразилась, была воспитанницей Спиридонова.
— Что вы, что вы! — сразу же заволновалась она. — Никто никаких обвинений ему не предъявлял, что вы! Ну, может, директор и сказал что-то, но сами поймите: это же ван Хольмс, пятнадцатый век, Голландия… Очень большая потеря, очень! А Николая Игнатьевича мы все очень уважаем, и никто на него и не подумал даже, я и сама его воспитанница, — повторила она во второй раз, очевидно, считая этот факт наилучше характеризующим Спиридонова.
Я переглянулась с Кряжимским. Было ясно, что от беседы с этой перепуганной заместительшей толку будет немного.
— А не могли бы вы разрешить нам заглянуть в ваши запасники, если можно, конечно, — вдруг попросил Сергей Иванович. — Нам хотелось бы составить свое мнение о происшествии.
— Заглянуть к нам в запасники?! — полуобморочным шепотом повторила за ним заместитель директора и сложила ладони на груди, словно уже собралась умереть от ужаса, который ей внушили эти слова.
— Если бы дали нам в сопровождение вашего сотрудника, мы были бы вам очень благодарны, — тихо сказала я, стараясь вложить в свой голос побольше значительности.
Тяжко вздохнув, бедная заместительша, уже, наверное, не знающая, как от нас отделаться, поднялась из-за стола и, оставив на нем остывающий чай, вышла в коридор.
— Пойдемте, — пробормотала она, — может быть, кого-нибудь вам найду…
Долго искать ей не пришлось: только мы с Кряжимским вышли из кабинета, как на глаза заместительше сразу попалась и жертва.
— Риточка! — крикнула она, взмахнув рукой. — Подойди сюда, пожалуйста.
К ней приблизилась девушка, одетая в черные джинсы и зеленый свитер. Ее черные волосы были забраны в «хвост» и стянуты кожаным ремешком.
Это была та самая девушка, из-за которой белая «Ауди» рискнула подставить свой импортный борт под бампер нашего такси.
— Риточка, эти из газеты «Свидетель», хотели бы посмотреть запасник вашего отдела, покажи им, пожалуйста, ладно?
Рита пожала плечами и, скользнув равнодушным взглядом по Кряжимскому, быстро осмотрела мой плащ.
Правильно, таких плащей в Тарасове больше ни у кого нет. Эксклюзив, единственный экземпляр, мне его в нашем Доме быта одна портниха срисовала с модели Кардена. И очень удачно получилось, между прочим.
— Ладно, — нехотя ответила Рита и пригласила нас идти за ней.
Пройдя длинными коридорами и узкими лестницами, мы спустились куда-то ниже уровня уличного асфальта и попали в короткий коридорчик, в котором была только одна обитая жестью дверь, запертая на висячий замок.
Вынув из кармана ключ, Рита с трудом отперла замок и пропустила нас внутрь.
Зайдя в отворенную комнату, мы увидели высокие стеллажи, на которых стояли и лежали прикрытые калькой картины, картинки и мелкая пластика.
— Вот и наше богатство. — Рита сделала жест рукой, потом достала пачку «Винстона» из заднего кармана джинсов, выбила сигарету и прикурила от спички.
Я осмотрела комнату. Она была приблизительно метров двадцать по площади, но высокий потолок делал ее зрительно больше. Справа, высоко от пола были два больших окна, и, хотя света, идущего из них, хватало, горели еще и четыре потолочных светильника. Создавалось впечатление излишней иллюминации. Я об этом Рите и сказала для завязки разговора.
— Картины умирают без света, — равнодушным голосом ответила она, — краски темнеют и жухнут. А еще насекомые наглеют… Жрут, сволочи, а при свете они… — Рита замялась, видимо, подыскивая эпитет.
— Стесняются? — подсказала я. Рита усмехнулась и откашлялась.
— В наше время никто ничего не стесняется, — поучительным тоном сказала она, — ни мужички…
— Ни жучки, — подхватила я, и холодок между нами исчез.
— Вас что интересует конкретно? — спросила она.
— Пропавший ван Хольмс тоже хранился здесь? — задала я первый вопрос.
Рита подошла к одному из стеллажей, расположенных прямо под окном, и показала на среднюю полку.
— Он стоял здесь в специальных зажимах, — объяснила она, — зажимы удерживали доску в вертикальном положении.
— Какую доску? — не поняла я.
Рита взглянула на меня с удовлетворением и словно нехотя пояснила:
— Ван Хольмс писал на дубовых досках, как и все голландские художники того времени. Техника
