— Мы можем видеться за пределами Города. Вернее, Италии. Так точнее будет исполнен обет.
— Вечно ты что-то придумаешь! То Нисибис, то это! Я тебя ненавижу! — она соскочила с кровати, подошла к окну. Губы дрожали. Но она справилась. — Так нельзя, Элий. — Она обернулась. Строгий педагог, разговаривающий с провинившимся лицеистом. — Подумай, как это отразится на Постуме. Он ведь маленький. И он император. Должен жить в Риме. А ты будешь все время вдали. Вы будете видеться изредка, урывками.
— Я знаю.
— Почему Постум должен страдать? Так нечестно!
— Я знаю. Но, Летиция…
— А еще говоришь, что ты не Сцевола! — Она швырнула в него первое, что попалось под руку. Попался кодекс. Тит Ливии, кажется. И небось тот том, где все это описано — Муций Сцевола и царь этрусков Порсенна. Чтоб им всем изжариться, воспевателям подвигов! — Ты двадцать лет будешь гореть в огне! И я рядом с тобой! И Постум! Жаровня на троих! И мы на ней голой задницей только потому, что тебе пришло в голову дать обет.
— Постум поймет. Я все ему объясню.
— Не поймет. Ну, может, и поймет. Может, он такой же, как ты, чокнутый. А я вот не пойму.
— И ты поймешь. Мы будем писать друг другу пространные нежные письма. Описывать события, делиться впечатлениями. Ты будешь рассказывать подробно, как прошел очередной день Постума, как он учится. Наймем специального курьера — он будет возить письма каждодневно. А после нашей смерти Квинт издаст письма. Наше переписка превзойдет письма Цицерона популярностью.
Она не ответила, вновь отвернулась к окну. А ведь она думала, что это будет самым счастливым днем в ее жизни. И вот…
— Зачем все это? — спросила тихо. — Ради чего?
— Ты видела их, тех, кого лечили? — спросил Элий.
— Да. — Она помолчала. — Очень страшно. Один из них высох, как египетская мумия. Высоченный парень, здоровяк-центурион. Он был олимпиоником 499-й олимпиады в метании диска. А после облучения превратился в черную головешку. И все жил, жил…
Она кинулась в постель, обхватила Элия, стала покрывать его лицо и изуродованную шею поцелуями.
— Ну какой же ты все-таки сумасшедший… Точно, сумасшедший!
— Ах, вот как! Значит так? Мир или война?
— Война, конечно же, — засмеялась она, слегка прикусывая кожу на его плече. — Я буду днем с Постумом, ночью — с тобой. Корд на своей авиетке будет возить меня туда-сюда. И так я буду порхать между вами, сплету невидимую нить, кокон, соединю. Иначе зачем я тебя выбирала?
Глава 22
Июньские игры 1976 года (продолжение)
«Войска монголов повернули назад, в Хорг. Варвары испугались силы цивилизованных государств, испугались, что Великий Рим придет на помощь своим союзникам, и предпочли удалиться без боя. Вот что значит сила непобедимых римских легионов!»
«Вестник „Римский демократ“ уже три дня как не выходит».
Со всех сторон в Рим стекались исполнители. Гениев среди них было меньшинство, они затерялись в пестрой толпе молодых, упитанных людей, которых сопровождали такие же молодые упитанные женщины с букетами цветов. Специальные составы поездов везли этих людей в Рим без остановок. Все это были в основном члены общества «Радость». Шел слух, что вечером в Риме для них устроят пиршество прямо на форуме. Тысячи и тысячи столов, заставленных жареными угрями, миногами, фаршированными поросятами, фруктами, пирогами. И еще будут разбрасывать тессеры, и по каждой — выигрыш. Говорили, что самый большой выигрыш — миллион. Все верили.
«Бенита в диктаторы» — было начертано на каждом вагоне, по обеим сторонам надписи — лавровые венки. Ветер трепал пурпурные ленты.
Люди встречали поезда криками радости. И погода вдруг изменилась. Дожди прекратились. Сделалось солнечно, ясно. Лишь белые облака висели высоко-высоко над землей.
Все римские станции еще с вечера выплевывали толпы в Город, и они бурлили в его узких улицах хмельком молодого вина. Таверны были открыты до утра. Сам Бенит сидел в редакции «Первооткрывателя». В эту ночь он не ложился. Когда Бениту сообщили о повторном разгроме редакции «Либерального вестника», он радостно потер руки и произнес: «Началось!»
С утра форум затопила огромная толпа. Люди все прибывали и прибывали.
— Пусть предатели Рима уезжают в Альбион! Им нет места в Империи! — вопили на форуме.
И когда Бенит появился на рострах в сенаторской тоге, восторженный вопль покатился волной, перехлестнул ораторскую трибуну и понесся дальше и выше, к подножию Капитолия. Цветы, венки летели к ногам молодого кумира. Он поднял руку, и толпа стихла.
А Бениту вдруг сделалось весело и легко.
— Римляне, — крикнул он толпе, — вы вновь станете господами мира!
И они завопили в ответ хором:
— Да, станем!
В дверь постучали. Летиция с трудом разлепила глаза. Солнце садилось. — Я ж велела не беспокоить!
Элия как будто здесь и не было все эти дни. Преторианцы прекрасно знали, кто живет в номере с Августой, но делали вид, что его не замечают.
Вновь стук — громче, настойчивее.
— Ну что еще? Вот скоты, не могут подождать, — она соскочила с кровати, накинула персидский халат и, приоткрыв дверь, глянула в щелку.
За дверью стоял Квинт.
— Чего-то ты долгохонько добирался сюда из Антиохии, — заметила Летиция, впуская агента.
Тот вошел, опустив глаза долу.
— Задержался.
— Вот и Элий задержался. Торчал в храме Либерты. А ты что делал? Тоже от чего-нибудь очищался?
Элий вышел в экседру, закутанный в пестрый долгополый халат из махрового хлопка.
Квинт поднял глаза, виновато глянул на Элия, потом на Летицию.
— Играл, — признался вдруг честно.
— Много выиграл? — поинтересовался Элий.
— Проиграл. Полмиллиона.
— Ого! — Летиция бросилась в кресло, обхватила колени руками. — Доблестный муж, ты меня удивляешь. Надеюсь, это все?
Квинт тяжело вздохнул. Мог бы и не продолжать. Про ту минутную слабость никто никогда не узнает. Мысли — не деньги. Но ведь Квинт служит Элию.
— Хотел удрать. В Новую Атлантиду. Устал. Надоело. И не смог убежать. Вот, приехал. — Он изобразил на лице самое искреннее раскаяние.
