— Трион. Или ты думаешь, я забыл, что ты работала в лаборатории этого предателя? И ты еще не искупила свою вину перед Римом.
— Не искупила, — согласилась Норма. — Но стараюсь делать это каждый день. Но дней мне не хватит, даже если я доживу до ста лет. Так что незачем попрекать меня моей виной. Она безмерна.
— Я дам тебе шанс оправдаться. — Бенит самодовольно ухмыльнулся.
Норма не спросила — как. Она лишь приподняла бровь. Странно было слышать такое от Бенита.
Так и не дождавшись вопроса, Бенит продолжал:
— Ты создашь для меня Трионову бомбу. Норма вздрогнула. Когда-то она сама предлагала подобное Элию. Какое счастье, что Цезарь тогда ей ответил «нет». И теперь она с удовольствием выдохнула это «нет» в лицо Бениту.
Он не ожидал, что она откажется. Был уверен, что услышит «да». И потому на мгновение опешил. Но лишь на мгновение.
— У монголов бомба! — заорал он. — Или ты забыла про Нисибис? Нам надо срочно создать свою. Иначе Трион наделает их столько, что варвары уничтожат Рим.
— Пошли диверсионную группу, пусть они уничтожат Триона, Плацидиан.
Это обращение, напоминавшее об его усыновлении, привело Бенита в ярость. Он давно отбросил унизительную приставку от своего имени, никто его отныне так не именовал. А эта дрянь осмелилась.
— Она мне указывает, что делать! Что ты понимаешь в военном деле или в политике? Ничего. Занимайся своей наукой и оставь политику нам, профессионалам!
— Я и не знала, что у тебя есть профессия, Бенит. Можно узнать, какая?
— Я отдам тебя под суд за участие в создании бомбы, и тебя казнят старинной римской казнью.
— Пусть казнят. Но я не буду создавать для тебя бомбу, Бенит.
Несколько мгновений он смотрел на нее в упор, будто пытался загипнотизировать, потом неожиданно расхохотался.
— Разумеется, не будешь. У тебя ума не хватит ее сделать!
Она смерила его презрительным взглядом с головы до ног. Любой другой смутился бы. Но не Бенит. Тот вообще никогда не смущался.
— Хорошо, — уступила Норма Галликан. — Считай, не могу, потому что дура. И закончим этот разговор.
Бенит понял, что первую схватку проиграл.
— Я пошутил, — он похлопал Норму по плечу, как преторианца. — Ты умница, детка. Твоя клиника — это чудо. Тебе удалось спасти столько ребят!
Норма смягчилась. Немного, чуть-чуть, но смягчилась. Клиника была ее детищем. Куда более любимым, чем ее неведомо от кого рожденный малыш.
— Не так уж много. Всего тридцать два человека.
— Тридцать два! Это очень-очень много. Я представлю тебя к награде. Да, да, тебя наградят дубовым венком. [65]
Она улыбнулась, решив, что разговор о Трионовой бомбе закончен.
— Ну что ж, я не откажусь, если Рим оценит мои заслуги. А вместо венка дай мне денег. Три миллиона.
Бенит на мгновение растерялся от подобной наглой просьбы.
— Зачем?
— Мне нужна счетная машина, которую недавно сделали в Александрии. Она занимает три комнаты. Но это неважно. Главное, что я смогу подобрать на ней доноров для пересадки костного мозга. Для меня сделают новый агрегат. Быть может, он будет чуточку поменьше. — Она схватила листок и принялась писать. — Да, трех миллионов хватит. Пришли их на счет клиники. Как можно скорее. — Норма поднялась и не спрашивая разрешения вышла из таблина Бенита.
Бенит тут же кликнул Аспера.
— Весь компромат, который есть, на эту суку. Я придавлю ее, как лицеистку в темном углу, а она будет визжать: «Ой, не надо, ой, не надо!»
Аспер подобострастно захохотал. Бенит любил, чтобы над его шутками смеялись. И Аспер научился смеяться почти натурально. За это Бенит его и любил.
— Кстати, есть какие-нибудь новости от Курция?
Есть. И вполне ожидаемые.
— Криспина?
— Она, кто же еще. Старый пес вышел на ее след без труда. Дуреха тут же раскололась, едва Курций задал пару вопросов. Перетрусила и…
— Ну что ж, иногда и псов надо использовать. Пусть ее осудят… — Бенит на мгновение задумался. — На изгнание. Можно организовать?
— Вполне.
— Дочка, разумеется, останется в Риме — она-то ни в чем не виновата. А мамаша не будет нам мешать.
Элий спал теперь всегда в комнате с открытыми окнами. По ночам снился ему переход через пустыню. Во сне рот пересыхал, и губы слипались так, что их было не разомкнуть. И тогда прохладный ветерок, залетевший в окно, напоминал, что пустыня осталась позади, и Элий просыпался. Жадно хватал со столика заранее приготовленную чашу с водой и пил. Пил и не мог напиться.
Вот и сейчас проснулся. Окно приморской гостиницы, в которой они остановились под вымышленными именами, было открыто. Ветерок холодил лицо, вода смочила воспаленные губы. Что-то не так. Элий протянул руку. Постель рядом была пуста.
— Летиция! — позвал он.
— Я здесь. — Она сидела на подоконнике, обхватив руками колени. Ее длинные волосы стекали по плечам. В прежней жизни Летиция была хрупким подростком с короткой стрижкой. Теперь превратилась в красавицу-матрону с длинными роскошными волосами. Прежняя Летиция любила Элия до беспамятства. А эта? В любви этой новой Летиции Элий не был уверен. Особенно в такие часы.
— О чем ты думаешь?
— Не о чем, а о ком. О Постуме. Он сделал вид, что не заметил упрека в ее голосе.
— И что ты думаешь?
— Наш мальчик гений. Пусть и на одну четверть. Он уже разговаривает. Хотя это держат в секрете. Каким он будет, когда вырастет?
— А кто такой гений? — спросил он. Она не ответила, нырнула в постель. Ее кожа приятно холодила, еще храня запах ночного ветра.
— Опять летала? Я же просил!
— Чуть-чуть. И совсем невысоко. Интересно, Постум будет летать, как я, или нет?
Элий вновь взял чашу с водой, но рука замерла, так и не донеся чашу до губ.
— Что ты сказала?
— Интересно, будет Постум летать или нет?
— Нет, прежде. Он умеет говорить?
— Да разве я не рассказывала? Сотню раз говорила. Разумеется, мы это держали в тайне. Но он отлично говорит. Почти как пятилетний ребенок.
— Я помню, помню. — Элий расплескал воду на простыни и спешно поставил чашу на столик. — Подожди. Он может сказать, к примеру: «Я низлагаю Бенита…»
— Может, конечно. Что ж тут такого трудного? Смешно ему бояться Бенита. Пока.
— Отлично. Если б он умел писать. Или хотя бы мог подписаться.
— Он может.
— Невероятно. Ему только год!
— Да я сама начала говорить в семь месяцев. Только мама это ото всех скрывала. Она хотела сделать из меня обычного человека. Она считала, что только обычные люди счастливы. А те, кто походит на
