Летиция молчала. Элий тоже.
— М-да… Ну что ж, хотя бы честно, — наконец сказал Элий. — Ты же нам нужен. Квинт. И мне, и Ле… Августе.
В коридоре послышалась краткая возня, чей-то шепот: «Не сейчас», и в ответ отчетливое, почти что крик: «Это важно»!
— Ну что там еще! — крикнула Августа. Преторианец заглянул в экседру.
— Августа, только что пришло сообщение с телеграфа, — он протянул бумагу с сообщением. Она взяла бумагу, прочла вслух:
— Сенат избрал Бенита диктатором. — Хотела встать, но тут же упала назад в кресло. Сидела и смотрела в одну точку. Известие в голове не укладывалось. — Бенит диктатор. Какой-то бред. Мы должны вернуться.
Элий молчал.
— Квинт, закажи билеты! — Она встрепенулась.
— Нет, — сказал Элий.
Ей показалось, что она ослышалась.
— Но мы должны…
— Летиция, мы не можем вернуться.
— Почему? — она знала ответ, но не могла, не смела даже подумать такое. — Элий… нет, это невозможно, что ты говоришь. Ты — Цезарь!
— Я — Перегрин.
— Бред, бред! Ты вернешься, и все изменится.
— Мы не доедем до Рима.
— Да к воронам все! Никто меня не посмеет тронуть! Я — Августа, мать императора. Я еду. А ты можешь оставаться!
Она кинулась в спальню. Он за нею. Схватил ее за руки, обнял.
— Летиция, я тебя не отпущу. Ты станешь его пленницей, его наложницей…
— Мне плевать.
— Летти!
— Я тебе не жена. Ты меня не удержишь!
— Что ты говоришь!
— Там мой сын.
— И мой.
— Какое тебе дело до него! Ты его никогда не видел!
Элий выпустил ее, отступил. Она шагнула было к двери и встала. Ноги не шли. Она швырнула собранные в охапку вещи и упала сверху сама. Попыталась опереться на руки. Не смогла. Все в ней сломалось. Будто не было ни в руках, ни в ногах костей.
— Что делать, что делать, — шептала. Она знала, что должна остаться. Должна. Но будто неведомая нить тащила ее в Рим.
Элий сел рядом и обнял. Она уронила ему голову на плечо.
— Я придумаю, как спасти нашего мальчика, обещаю. Но сейчас возвращаться нельзя. Летиция не отвечала.
Аспер вступил в здание редакции «Акты диурны» как завоеватель. Репортеры и секретари разбегались при его появлении, будто ожидали погрома и насилия. Аспер в сопровождении исполнителей первым делом заглянул в таблин главного редактора. Главный поднялся из-за стола при виде Аспера.
— Мы поддерживали Бенита. Мы с самого начала были за его избрание, — поспешно заявил главный.
— Даю три часа на сбор вещей, — сказал Аспер. — И чтоб больше тебя никто здесь не видел.
— Но как же… — начал было редактор.
— Теперь главным будет Гней Галликан. Это первое решение диктатора Бенита.
— Но «Акта диурна» не принадлежит императору, — попытался протестовать главный.
— Разумеется. Но тридцать процентов акций скупил банк Пизона. А еще двадцать пять находятся в личной собственности императора. Так что все решает Бенит.
Глава 23
Июньские игры 1976 года (продолжение)
«Вчера большинством голосов сенат утвердил Бенита Пизона диктатором».
— Ты отказываешься возвращаться в Рим, Августа? — посол Империи в Готии был сама предупредительность: он встретил Августу в вестибуле и провел в свой таблин — слишком тесный для посла Великого Рима. Но что поделать — все помещения в Танаисе тесны. — Но это невозможно. Есть же протокол.
— Я уже созвала пресс-конференцию. И делаю заявление: пока диктатором будет оставаться Бенит, в Рим я не вернусь.
— У тебя есть веские причины? — Послу решение Августы не нравилось. Очень. Да все ему не нравилось — и вести из Рима, и вести с севера, и вести с востока. Из Танаиса сейчас лучше всего уехать. А глупая девчонка зачем-то тянет время. Впрочем, ясно зачем.
— Бенит — подонок. А подонки не должны решать чужие судьбы. — Послу показалось, что она намеренно провоцирует его на дерзкий ответ. Но послу не полагается отвечать матери императора дерзко.
— Августа, хочу напомнить, что сенат избрал Бенита диктатором и…
— Уж не хочешь ли ты меня обвинить в оскорблении его диктаторского достоинства? — Она прошлась по таблину, остановилась у окна. Она явно нервничала. И играла какую-то роль. Посол надеялся разгадать к концу разговора, какую именно. На Летиции была белая стола без вышивки и украшений. И ни одной золотинки в волосах, ни одного кольца на руке. Даже сандалии, и те из некрашеной кожи. Строгий траур. Хотя срок траура уже несколько дней как вышел. А между тем послу доподлинно известно, что в покоях Летиции обретается какой-то парень и делит с нею постель. Наглец даже не выходит из комнат Августы. А еще говорили, что она любила покойного Цезаря! И не удержался, чтобы не уколоть:
— Почему ты носишь траур, Августа? Год уже миновал. Носить траур дольше года неприлично.
— Я ношу траур по Риму. После избрания Бенита вчера многие надели траур, не так ли?
Да, посол слышал про выходку сенатора Флакка и прочих оптиматов. Но предпочитал об этом не распространяться.
— Надеюсь, ты собираешься жить не в Альбионе? Альбион сейчас настроен по отношению к Риму чрезвычайно негативно.
— Нет, могу тебя заверить, я отправлюсь не в Альбион. В ближайшие дни моя личная яхта «Психея» придет в Танаис, и тогда я покину Готию.
— Тебя ждет крейсер «Божественный Юлий Цезарь».
— Нет, доминус, я же сказала — в Рим я не вернусь.
Зазвонил телефон. Аппарат из зеленого мрамора, отделанный золотом и слоновой костью. Внутренняя связь. Значит, что-то, касаемое Августы или посла. Или предстоящей пресс-конференции.
