о том, какую роль это сыграло в твоем решении бросить начатое.
Джоанна изо всех сил старалась не поддаваться на провокацию.
– Ты себе не представляешь, что это такое, Тэйлор. Я слишком напугана. Я не могу пойти еще дальше.
Он наклонился и уперся локтями в крышку, ее стола.
– Я прекрасно представляю, что это такое, потому что ты блестяще все описала. И теперь я хочу знать, каково пройти через это и оказаться по другую сторону. А если ты бросишь, я никогда ничего не узнаю. И главное, ничего не узнаешь ты, Джоанна. А мне кажется, тебе нужно это узнать. Мне кажется, тебе необходимо увидеть, что лежит за, – она горько рассмеялась. – Что смешного?
– Я просто подумала, как это верно, Тэйлор – действительно, ты не просто так стал тем, кто ты есть. Это комплимент.
Тэйлор задумчиво кивнул.
– Я не ошибся в отношении вас с Сэмом, и ты это знаешь, – он выпрямился и скрестил руки на груди. – Я хочу сказать, что если один из ведущих физиков мира предлагает открыто поддержать вашу команду, то меньшее, что ты должна сделать, – это признать свою связь с Сэмом. В противном случае это все равно когда-нибудь станет известно, но уже будет выглядеть как сознательный обман. И это сильно ухудшит впечатление от статьи, потому что, на мой взгляд, она заслуживает Пулитцеровской премии, – он помолчал, глядя на нее долгим взглядом. – В любом случае, я думаю, тебе лучше написать об этом самой, чем ждать, пока это сделает кто-то другой.
Джоанна ничего не сказала, но каким-то образом Тэйлор понял, что она сдается, и одобрительно кивнул.
– Я так и думал, – сказал он и вышел за дверь, но тут же снова заглянул в комнату: – Не надо писать, какой величины у него член, – просто признай, что ты его видела.
Оставшись одна, Джоанна тупо уставилась на экран компьютера со своей статьей. Она ничего не хотела писать, но своим шантажом Фристоун не оставил ей выбора. И еще беда была в том, что она понимала – он прав. Если она скроет свой роман с Сэмом, скептики, пронюхав о нем, будут считать ложью весь материал. Хотя бы в знак уважения к троим погибшим друзьям она не должна этого допустить.
Через час Джоанна уже перечитывала внесенную правку. Оказалось, что писать о собственном романе куда легче, чем ей представлялось. Удивительно, но со всеми изменениями статья стала лучше – теперь каждый мог по-человечески понять, как Джоанна оказалась вовлеченной в круговорот событий, которые сама сочла бы невероятными, не случись они с ней. Единственное, что было выразить нелегко – это то, какое влияние они оказали на ее отношения с Сэмом. Причина, конечно, заключалась в том, что она и сама еще этого не знала. Джоанна как раз раздумывала над этим вопросом, когда зазвонил телефон.
Это был Сэм.
– Мы не могли поговорить утром, – сказал он. – Мне нужно с тобой увидеться, Джоанна. Может, поужинаем вместе?
– Мои родители вернулись из Европы. Я уезжаю к ним на выходные.
– Когда ты вернешься?
– Может быть, в воскресенье.
– Давай встретимся в воскресенье вечером.
Джоанна заколебалась. Она понимала, что зря разозлилась на него позавчера. Нельзя во всем винить его одного и делать Сэма козлом отпущения за собственные страхи. И все же она продолжала злиться и ничего не могла с собой поделать.
– Послушай, – сказал Сэм, нарушив затянувшееся молчание. – Мои чувства к тебе не изменились. Я люблю тебя, Джоанна. Не поворачивайся ко мне спиной и не уходи. Хотя бы поговори со мной.
И вновь простота его мольбы ее тронула. Она поняла, что по-прежнему его любит, но что-то не давало ей выразить это словами – что-то, не поддающееся определению, и оттого ей становилось еще больше не по себе.
– Я еще не знаю, в какое время вернусь, – сказала она. – Может быть, я останусь у них до понедельника. Давай, я тебе позвоню, хорошо?
– Хорошо, конечно. Передавай от меня привет своим родителям. Надеюсь они здорово отдохнули.
– Спасибо, я им передам. Я готова с тобой поговорить. Пока.
– Пока, Джоанна.
Она повесила трубку и уставилась в пространство. Чего она хочет? Чего добивается?
Разумеется, Джоанна понимала, что хочет не пустяка – ей хотелось, чтобы кошмар прекратился, и жизнь вернулась в свою колею. Но Сэм не был частью тон жизни – он являлся неотъемлемой частью «всего этого», того, что происходит сейчас. И тут возникала несовместимость, разрешить которую Джоанна была бессильна. Она вспомнила, что вчера в квартире Сэма тоже произнесла это слово. Несовместимость. И Роджер с ней согласился – возможно, существование Адама каким-то образом несовместимо с их существованием. Эта мысль звучала достаточно резонно, чтобы напугать, хотя и недостаточно убедительно, чтобы трезвомыслящий человек воспринял ее всерьез.
И однако же Джоанна, будучи человеком трезвомыслящим, принимала ее всерьез. Нет ли и здесь своего рода несовместимости? Не сошла ли она с ума – или, может, свихнулся мир? В любом случае – где проходит граница между ней и миром? И есть ли эта граница вообще?
Неожиданно и непроизвольно Джоанна вздрогнула, как в те моменты, когда человек засыпает и вдруг качнется на стуле. Только Джоанна не спала, а просто затерялась в зловещем круговороте собственных мыслей. Она глубоко вздохнула, радуясь, что ей удалось вырваться из этого круговорота и постаралась занять свой мозг другими вещами.
Нажав клавишу, она отправила переписанный черновик Тэйлору и поглядела на часы. Пожалуй, она еще успеет забежать домой и переодеться, чтобы не приезжать к родителям в трауре.
Ни на кого не глядя и ни с кем не заговаривая, она выбежала из редакции.
Глава 34
Всю дорогу она думала только о том, что скажет родителям. Словно провинившаяся школьница, Джоанна считала, что рассказывать обо всем – большая ошибка. Они только встревожатся, и выходные будут испорчены.
Еще по телефону мать спросила ее про Сэма: встречается ли она с ним, и как проходит их эксперимент. Джоанне удалось увильнуть от прямого ответа и при этом создать впечатление, что в их отношениях сейчас сложный период и лучше пока о них не говорить. Попутно желательно обходить молчанием и эксперимент, чтобы не возникало ненужных ассоциаций.
Для Джоанны этот уик-энд был очень важен. Он был символом всего, за что она всеми силами пыталась уцепиться; того чувства причастности к жизни, которое возникает в кругу семьи, в доме, и которое всегда воспринимается как должное, пока его не отнимут. Теперь, когда вокруг Джоанны все рушилось, она начинала терять это ощущение принадлежности к миру, и вернуть его ей хотелось больше всего на свете. Ей хотелось закутаться в свою прежнюю жизнь как в теплое одеяло – и если для этого придется соврать, она соврет.
Отец встретил ее на перроне вместе со Скипом – терьером-полукровкой. Пока они были в отъезде, пес жил у соседей и теперь не мог прийти в себя от радости, что семья снова в сборе. Пока они ехали домой, он сидел у Джоанны на коленях и все время порывался лизнуть ее в щеку. Она смеялась и прижимала его к себе, не переставая расспрашивать отца о том, что они повидали в Европе, с кем познакомились и чем полакомились.
Когда они въехали в ворота, фары выхватили из темноты живую изгородь и увитые плющом беседки, окружавшие довольно безалаберно построенный деревянный дом. Дверь гаража автоматически открылась и закрылась за ними с таким родным, ласкающим слух щелчком. Скип выскочил из машины и с радостным лаем завертелся на одном месте.
