однако, имел перед ними преимущество в виде медицинского импланта и, когда собутыльники угомонились и захрапели, вышел из палатки и, чуть пошатываясь, но твердо выдерживая курс, направился к костру, где его поджидали Тинитаур с рыжим Тикой. Над ним закружила смутная тень, посылавшая ментальный импульс приязни и нежности, потом Грей опустился к Тревельяну на плечо, обхватил пушистым хвостом за шею и пискнул в знак привета. Фокусник, помешивавший аппетитное варево, встретил их радостным возгласом. Он, похоже, уже позабыл о размолвке из-за сундука рубинами или понял, что, уведи они этот сундук, сейчас за ними гнались бы все боевые колесницы Алъгейфа. Заметив, что Тревельяна покачивает, как судно при легком волнении, Тинитаур сыпанул в котелок горсть ароматных трав и снял его с огня.
— О эти славные воины! Пьют крепко, пьют много, но плохо закусывают... Поешь горячего, мой благородный господин. От горячего винные пары выходят через уши, и, хотя твои не так велики, как мои, эта похлебка дарует тебе облегчение. И сладкий, сладкий сон...
Благодарно улыбнувшись, Тревельян взял ложку и подсел к котелку — имплант, очищавший его организм, расходовал энергию, а это вызывало аппетит. Он ел и размышлял, не вернуться ли в Помо, а оттуда, по землям Пибала и Нанди, отправиться к разлому в Кольцевом хребте, чтобы попасть в Провинцию Восхода, самый восточный имперский край. Или все-таки дойти до Ильва? Как-никак приморский город, не меньше Бенгода, и он в ладах с его правителем... вдруг что-то удастся узнать... можно и в Пазек заглянуть, другое владение Пагуша, чьи ребра, кишки и печень он спас...
«Решено, — подумал Тревельян, — отправлюсь в Ильв!» От вина и сытной еды его клонило в сон. Он лег на спину, вытянул ноги, полюбовался звездным пологом, что раскинулся вверху, подмигнул изумрудной Ближней звезде, отыскал бело-голубоватую искорку Дальней на фоне созвездия Шерр. Ночные небеса Осиера были прекрасны. Завтра вечером снова свидимся, мелькнула мысль.
Но он ошибался.
ГЛАВА 8
ПУТЬ НА ЮГ
Тревельян очнулся в тесной каморке, закованный в ручные и ножные кандалы
Последнее их этих наблюдений наконец-то разродилось гипотезой. Возможно, Альгейф велел его арестовать? Проспался и переменил решение: Пагуша все-таки на крюк, его людей — в пибальские каменоломни, а рапсода, что за них заступился, — наверняка мошенника! — в железо! Чтобы, значит, не показывал сомнительных фокусов с божьей головой... Очень логичная гипотеза, но разрушал ее единственный, однако веский факт: Альгейф со всем своим штабом никак не мог проснуться раньше Тревельяна. Все же медицинских имплантов у них не было.
А его имплант исправно трудился, рассеивал окутавший сознание туман. Он слышал какие-то возгласы наверху, скрипы и топот, а за стеной — вроде бы плеск и негромкое шуршание. Все это не походило на звуки фургона, который катится по тракту; не было ни грохота копыт, ни щелканья бича, да и покачивало не так, как в экипаже. Его закуток тоже не походил на тележный кузов — тут были изогнутые брусья, к которым снаружи крепилась обшивка, и не полотняный тент, а деревянный потолок. Странно! Где он очутился?
Преодолевая слабость, Тревельян перевернулся на спину, подтянул ноги и сел. Расстояние между его головой и потолком было не больше ладони. Во весь рост не встанешь... Топот босых ног наверху сделался громче, и сквозь него пробивались голоса. Но о чем толкуют, Тревельян еще не понимал.
«...сукин ты сын, лох недоделанный, корабельная крыса, очнись! — взорвалось в голове внезапным фейерверком. — Слабак, сопляк, поганец! Немочь трахнутая! Чтоб тебе в реакторе сгореть! Чтоб тебя живьем в гальюн спустили! Очнись, недоумок! Кто меня проклял этаким хилым потомством, Будда или Аллах? Потрох вшивый, приди в себя! Ты...»
«Да слышу я, дед, слышу, — отозвался Тревельян. — Где это мы? И что с нами?»
«Ну, наконец-то! — Тон Советника разом переменился. — Подсыпали тебе чего-то в супчик. У меня нет связи твоим мед-имплантом, но травка крепкая. думаю, местный наркотик... Семь часов имплант тебя чистит».
«И что случилось за это время?» — спросил Тревельян, преодолевая вялость мыслей.
«Пришел какой-то хмырь, и вместе с нашим жуликом сунули они тебя в мешок. Потащили... Судя по звукам, подальше от лагеря, через лес, к дороге. Там ждала телега. Бросили тебя на дно, сверху эта вонючая тварь уселась, пац блохастый, свистнули на лошадок и погнали. Ехали долго, часа четыре, и я полагаю, что к реке. Есть тут большая река, мальчуган?»
«Рориат, верхнее течение. Та речка, которой мы в Рори любовались».
«Вот-вот! Заковали тебя, перетащили на корабль, и теперь ты куда-то плывешь. Говорил ведь тебе, скудоумному, остерегайся! Прохвост он, этот Тинитаур! Хорошо, если сам по себе, а вдруг из местной охранки? И везет тебя прямо в испанский сапог и на дыбу!»
«Везти-то везет, но еще надо довезти», — буркнул Тревельян и огляделся пристальней. Конечно, он на корабле! Щели вверху сложились правильным квадратом — не иначе, люк, а изогнутые брусья — бимсы; за бортом плещет и шуршит вода, поскрипывают снасти, хлопает парус, гудят канаты, и что-то долдонят голоса. Один вроде бы знакомый... Тинитаур, прохвост!
«А я что тебе говорил?» — зашипел змеей Советник, но Тревельян велел ему заткнуться. Разговоры на палубе шли интересные, и пропускать деталей не хотелось, благо слух восстановился полностью.
— Не шарь в его мешке, Сайлава, — распоряжался Тинитаур, — пусть лежит, где лежит. Оставь в покое, сын ящерицы, тебе говорю!
— Так звенит в мешке, — возражал второй, незнакомый голос. — Звенит! Монеты, серебро, должно быть… Как же не обшарить? У меня медяк меж пальцев не проскочит, а тут серебро! Кинжал, опять же, дорогой...
— Оставь, болван! То не монеты звенят, а струны его лютни! Безволосые в лагере толковали, что колдовской инструмент... сыграл он на нем и Таван-Геза вызвал... А ты, моча змеиная, не ту струну заденешь, и явится не Таван-Гез, а нечисть из Великой Бездны! да нам и Таван-Гез не нужен. Или желаешь до срока к Оправе отплыть?
— Не, не желаю. Но ежели в мешке монеты...
— Мой то мешок, и лапы к нему не тяни! Мой рапсод, и все, что при нем и на нем, тоже мое! Тебе, потомок тарля, заплачено? Заплачено! А за что? Чтобы ты нас на Юг доставил! А там Кривая Нога тебя вознаградит. Знай свое, паруса да канаты! Плыви и на мель не посади!
— Мелей в Рориате спокон веку не бывало, — отозвался Сайлава. — Ну, а мешок ты лучше убери. Чтобы меня и моих парней соблазн не мучил. — Он звонко хлопнул о палубу. — Посмотрим, как он там? Может, очнулся, воды хочет или пожрать?
— Не очнулся. От моих трав проспит до самого Заката, а то и всю ночь. Я ведь ему не корень пакса дал и не сушеные цветы вертали! — Тинитаур сухо рассмеялся и добавил: — Ты, Сайлава, зря не суетись. Медовую лепешку медом поливать не надо.
Разговор прекратился. Отметив, что голос Тинитаура стал другим, более резким, уверенным и командным, Тревельян пошарил в сапоге и выяснил, что лазерный хлыст исчез. Не было, конечно, и кинжала на поясе, и самого пояса, ничего не было, кроме одежды и наушных украшений из серебра и бирюзы. Они, как и забота фокусника о мешке, намекали, что Тинитаур не собирается его грабить, а везет на Юг с какой-то непонятной целью. Вряд ли она имела отношение к его миссии, и вряд ли в диких джунглях что-то слышали о шарообразности мира или интересовались бумагой и перегонкой нефти в керосин. Иными словами, в джунгли Тревельяну совсем не хотелось, но сделать он ничего не мог: кандалы
