оружия, ни своего браслета. Он не собирался демонстрировать чудеса. В сущности, было уже неважно, признают ли доны его эмиссаром со звезд или самозванцем из Пустоши; теперь он не нуждался ни в их помощи, ни в союзе с ними, и это вселяло чувство уверенности и свободы.
Карло Клык зевнул, лязгнув зубами.
— Паршиво выглядишь, парень. Будто сейчас кишки через нос полезут. Удивительное дело! Не человек, чан помоев. А если верить хозяину, ты нам доставил массу неприятностей.
— Я их доставлю еще больше, — пообещал Саймон, ковыряя в ухе. Ягуар-полковник Карло Клык вызывал у него не больше симпатий, чем Бучо Перес, капитан-кайман. Если б не приглашение в Кратеры, был бы сейчас ягуар-полковник покойником — может, со свернутой шеей, а может, болтался бы вместо вывески под крышей заведения Прыща. Но в данный момент Саймону приходилось соблюдать дипломатический протокол.
— Я так думаю: побеседует с тобой хозяин, и загремишь в пампасы, — сказал Карло Клык. — То есть в яму, к муравьишкам. Я тебя лично подвешу, гнида инопланетная. А может, Прошке Пересу отдам. — Он прищурился, с недоверием оглядел Саймона и спросил: — Это правда, что ты ему уши отрезал?
Саймон молча кивнул.
— А я думаю, врешь. Я думаю, Прошку крокодавы обкорнали либо «черные клинки». Не нравится им, когда цветные в других бандеро служат. Так что я думаю…
— Не думай слишком много, мозги сопреют, — сказал Саймон, посматривая в амбразуры.
Дорога свернула и круто пошла вниз, к морскому берегу. На повороте стоял броневик, точно такой же, как тот, в котором везли Саймона; при нем — дюжина головорезов в синем.
Еще один пост располагался за решетчатой оградой, почти незаметной на фоне зелени; за ней, над кронами пальм, дубов и сейб, виднелось белое здание с башнями, опоясанное галереей. Его построили в форме подковы, и Саймон не мог разглядеть, что скрывается там, внутри, за башнями и зубцами белых стен.
Лязгая и грохоча, вздымая тучи пыли, броневик подкатил к воротам, миновал их и развернулся на площадке у неширокой лестницы. Она вела на галерею, сразу на второй этаж, а первый, как показалось Саймону, был без окон и дверей — сплошная стена, укрепленная массивными треугольниками контрфорсов. За площадкой, мощенной камнем, начинался парк с густым кустарником и деревьями чудовищной толщины; вероятно, они росли здесь еще до Исхода, и возраст этих исполинов насчитывал лет пятьсот, а может, и все шестьсот. Саймон подивился, отчего такую редкость не вывезли на Южмерику, затем припомнил, что в минувшие времена Бразилия считалась бедной страной; большинство ее городов, культурных и промышленных объектов были трансгрессиро-ваны службами ООН в кредит, при содействии Германии и Швеции. Похоже, на древние парки кредит не распространялся.
Задняя дверца машины распахнулась, охранники полезли наружу, и тут же, словно из-под земли, рядом с ними появился еще десяток вертухаев. Отборные качки: все — плечистые, рослые, в синей униформе, с гербом смоленских на обшлагах — старинной серебряной пушкой.
— Выходи, слюнявый, — буркнул Клык, подталкивая Саймона в спину.
Охранники окружили его стеной. Сгорбившись в их плотном кольце, Саймон видел лишь затылки да фуражки, а поверх них — облако в небе, похожее на раскрытый веер. Под облаком серой черточкой парила птица; кажется, королевский гриф.
Карло Клык зашагал к лестнице, стражи, тесня Саймона, Двинулись за ним. От раскаленных камней под ногами и белых стен тянуло жаром, но сквозь палящие знойные волны Саймон ощущал иное тепло, живое, словно резиденция дона смоленских была переполнена людьми. Кто затаился в этом гадючнике, в этой крысиноя норе? Кто поджидает пришельца go звезд, оскалив клыки и выпустив когти? Впрочем, дурные предчувствия не беспокоили Саймона; неторопливо взбираясь на галерею, он размышлял о другом. Его миссия подходила к концу, и оставалось лишь убедиться, что никаких неприятных накладок под занавес не будет. Он знал, что радиосвязь в ФРБ и ЦЕРУ, не говоря уж о прочих странах, находится на самом примитивном уровне. Крымская обсерватория скорее всего превратилась в руины, как и другие храмы наук и искусств, и ни один человек на всех земных континентах не смог бы припомнить параметров блокирующего сигнала или собрать автоматический передатчик помех. Это являлось хорошей гарантией невмешательства — до тех пор, пока на Землю не перебросят пеленгаторы и батальоны десантников на боевых космолетах.
Но была еще лунная станция, была «Полтава» и был компьютер «Скай», отнюдь не превратившийся в развалину.
Знают ли доны об этом? Помнят ли? И если помнят, что они могут сделать? С одной стороны, ничего; между смутными воспоминаниями и осознанными действиями лежала трехвековая пропасть невежества. С другой — над пропастью был мост; Джинн не отказался общаться с людьми, и он вроде бы не требовал от них верительных грамот.
Возможно, для полной гарантии невмешательства стоило б вырезать всех донов со всеми чадами и домочадцами, но Саймон, рассмотрев эту мысль, отбросил ее. Плохая власть предпочтительней безвластия, садист-диктатор лучше, чем анархия, а хунта соперничающих тиранов вполне сравнится с таким диктатором. Само собой, понятия «предпочтительней» и «лучше» являлись относительными и измерялись в человеческих жизнях, сожженных городах, разрухе, разорении и хаосе, который мог бы воцариться в ФРБ. Новый Передел, только без лидеров и главарей, а значит, самый жуткий, самый кровавый.
Лестница кончилась; его повели по галерее к проходу в башне. Саймон начал постепенно выпрямляться. Плечи его чудесным образом раздвинулись, глаза перестали косить, шаг сделался твердым, вялые мышцы обрели упругость. Теперь он был выше охранников на полголовы, и это давало определенное преимущество: он мог рассмотреть решетку ограды, дорогу, что круто поднималась вверх, деревья и заросли кустов внизу. Кустарник, подступавший к стенам здания, выглядел густым, непроницаемым для глаз; деревья, большей частью дубы и сейбы, казались зелеными облаками, приникшими к земле; ограда была высокой, метров пять, но поверх нее тянулись, переплетались и скрещивались мощные толстые ветви. Отличный путь к отступлению! А если вспомнить про броневик, дежуривший у поворота… Сиденья в нем не слишком мягкие, но пулемет и броня компенсируют неудобство, решил Саймон и ухмыльнулся.
Охранники замедлили шаг. Саймон вскинул голову: у арки, что вела в башню, стояла девушка и о чем-то спорила с Клыком. Говорили они тихо, но ягуар-полковник при этом брызгал слюной и яростно жестикулировал — так, что витые шнуры на его мундире прыгали вверх и вниз. Девушка казалась спокойной. Она была очень красива — светловолосая, высокая, стройная, с холодноватыми серыми глазами. Дочь Грегорио, решил Саймон, наблюдая, как повелительным взмахом руки она прервала речь полковника.
— Расступитесь, парни, — велел Клык, поворачиваясь к вертухаям. — Хозяйка желает взглянуть на косоглазую немочь. Бабье любопытство. — Тут он пристально уставился на Саймона и пробормотал: — Вроде ты подрос, слизняк. И глаза уже не разбегаются. А?
— С чего им бегать? Тут все одетые, — сказал Саймон, разглядывая девушку.
Она тоже смотрела на него — с каким-то странным выражением, будто выбирая лошадь или забавную игрушку. С полминуты они мерились взглядами, потом девушка опустила глаза, усмехнулась и отступила в сторону. Стражи в синем снова сомкнулись вокруг Саймона.
Они миновали коридор под башней со спиральными лестницами и узкими зарешеченными окнами и очутились на внутренней галерее. Она тянулась просторным полукольцом вдоль всего второго этажа; стены за каменным парапетом на-клонно уходили вниз, опираясь на неширокий выступ, окружавший цилиндрическую шахту. Этот провал окаймляли исполинские деревья, за ним виднелся резной шатер беседки, повисшей на самом краю пропасти, кусты роз вокруг бассейна, каменный гребень мола и золотистый песчаный пляж. К молу были пришвартованы яхта с высокими мачтами и паровой катер, а на внешнем рейде стояло судно с очертаниями старинного дредноута — только, разумеется, поминиатюр-ней. Над ним полоскался алый вымпел с черным клинком, а еще дальше сияла сапфиром и изумрудом морская гладь, сливаясь у горизонта с лазоревыми небесами.
Их нестерпимый блеск заставил Саймона прищуриться. Потом, оттолкнув шагавшего рядом вертухая, он наклонился над парапетом и заглянул в провал. Стены древнего кратера были выровнены, дно выложено серым камнем, и будто из самых каменных плит кверху вздымался десятиметровый язык пламени. Этот огненный факел слепил глаза сильнее, чем солнечный свет, гудел и обдавал жаром; над его
