говорил, чуть пораньше.
– А что насчет Джо-Бет? Этот ублюдок Катц забрал ее.
– Мы потеряли на нее много времени ночью. Она отказалась от нашей семьи. Больше времени терять нельзя. Отпустим ее на волю волн.
– Но...
– Никаких «но». И хватит дуться. Пойми, что на ней свет клином не сошелся. Ты хочешь все сразу.
– Ты ошибаешься. Я ее все равно найду.
– Не сейчас. Сейчас ты должен ехать.
– Сперва Джо-Бет, – упрямо сказал Томми-Рэй, собираясь отойти. Но рука отца сдавила ему плечо мгновенно и так больно, что он вскрикнул.
– Заткнись, черт побери!
– Мне больно!
– Я этого и хотел.
– Мне правда больно!
– Ты ведь любишь только смерть, правда, сынок?
Томми-Рэй почувствовал, как у него подгибаются ноги. Из носа потекло.
– Ты ведь не тот получеловек, каким кажешься?
– Нет... папа, я прошу, не делай мне больно!
– Человек не будет до конца своих дней обнюхивать свою сестру. Он найдет себе других женщин. И он не будет сперва толковать о смерти, а потом хныкать, если ему чуть-чуть сделают больно.
– Ладно... Ладно... Я понял... только отпусти меня! Отпусти!
Джейф выпустил руку, и Томми-Рэй упал на землю.
– Это была тяжелая ночь для нас обоих, – заметил Джейф. – У нас обоих что-то отняли. У тебя сестру, а у меня – удовольствие уничтожить Флетчера. Но придут еще лучшие времена. Поверь мне.
Он нагнулся, чтобы помочь Томми-Рэю подняться. Увидев тянущиеся к нему пальцы, тот в ужасе отшатнулся. Но в этот раз прикосновение было мягким, почти ласковым.
– Есть место, куда я хочу тебя послать, – сказал Джейф. – Оно называется Санта-Катрина.
2
Хови так и не понял, пока Флетчер не ушел из его жизни, сколько осталось вопросов, которые мог решить только его отец. Это начало беспокоить его еще ночью, и он ворочался во сне. Утром он впервые пожалел, что отказался помочь Флетчеру и не выслушал его. Теперь оставалось только собирать все по кусочкам из собственных отрывочных впечатлений и рассказов матери Джо-Бет.
В Джойс Магуайр события прошедшей ночи произвели неожиданное изменение. После многолетних попыток отвратить зло от своего дома, от детей оно все же пришло. Но худшее, казалось, было позади. Чего ей теперь оставалось бояться? Она видела, как перед ней разверзся ад, и выжила. Бог – в лице пастора – не помог ей. А Хови бросился на поиски ее дочери и в конце концов привел ее домой – исцарапанную и в крови. Она впустила его в дом, даже оставила на ночь. Утром она встала, чувствуя себя, как человек, которому сказали, что рак отступил и можно пожить еще несколько лет.
Когда после завтрака они все втроем сели поговорить, молодым пришлось некоторое время уламывать ее, но потом она рассказала все. Иногда, особенно когда речь заходила о Кэролайн, Арлин и Труди, она плакала, но, по мере того как события становились все более трагическими, ее рассказ делался бесстрастнее. Иногда она отвлекалась, вспоминая упущенные детали или благословляя тех, кто помогал ей все эти трудные годы, когда она осталась одна с двумя детьми.
– Много раз я хотела оставить Гроув, – сказала она. – Как Труди.
– Не думаю, что от этого ей стало легче, – вставил Хови. – Я никогда не видел ее счастливой.
– А я помню ее всякой. Вечно она ходила влюбленная в кого-нибудь.
– Вы помните... в кого она была влюблена перед моим рождением?
– Ты хочешь узнать, кто был твой отец?
– Да.
– У меня есть подозрение. Твое второе имя – это его первое. Ральф Контрерас. Он был садовником при лютеранской церкви. Смотрел на нас, когда мы возвращались из школы. Каждый день. Твоя мать была хорошенькой. Не красавица, как Арлин, но с ее темными глазами... У тебя такие же... как будто в них плещется какая-то жидкость. Я думаю, она сделала это с Ральфом. Правда, он ничего не говорил. Он жутко заикался.
Хови улыбнулся.
– Тогда это точно он. Я ведь это унаследовал.
– А я и не заметила.
– Да, это странно. Все прошло. Как будто Флетчер забрал его. А скажите, этот Ральф еще живет здесь?
– Нет. Он уехал еще до твоего рождения. Может быть, боялся линчевания. Твоя мать была белой, и не из бедных, а он...
Она прервалась, увидев выражение лица Хови.
– Что «он»?
– ...он был испанец.
Хови кивнул.
– Каждый день новости, – он старался говорить непринужденно.
– Во всяком случае, он уехал, – продолжала Джойс. – Если бы твоя мать указала на него, его бы наверняка обвинили в изнасиловании. Но это неправда. Мы все были одержимы дьяволом.
– Это был не дьявол, мама, – сказала Джо-Бет.
– Как знать, – Джойс вздохнула. Казалось, воодушевление покинуло ее, и вновь вернулись старые словечки. – Может, и так. Но я слишком стара, чтобы менять свои взгляды.
– Стара? – переспросил Хови. – О чем вы говорите? В прошлую ночь вы вели себя молодцом.
Джойс протянула руку и погладила его по голове.
– Какая разница, как называть? Для тебя он Джейф, для меня дьявол.
– Так что же делать нам с Томми-Рэем, мама? – спросила Джо-Бет. – Выходит, мы – дети дьявола.
– Я часто думала об этом. Когда вы еще были совсем маленькие, я часто смотрела на вас и ждала, когда в вас проявится зло. И вот это случилось с Томми-Рэем. Его создатель забрал его. Может, наши молитвы еще спасут его. Ты должна пойти со мной в церковь, Джо-Бет. Ты ведь веришь в Бога.
– Так ты думаешь, Томми-Рэй потерян для нас?
Мать долго не отвечала, но ее ответ был уже ясен.
– Да. Потерян.
– Не могу поверить, – сказала Джо-Бет.
– Даже после того, что он сделал? – спросил Хови.
– Он не ведал, что творит. Это Джейф виноват. Я знаю его лучше любого...
– Почему?
– Мы же с ним двойняшки. Я чувствую то же, что и он.
– В нем зло, – сказала мать.
– Во мне тоже, – Джо-Бет встала. – Еще три дня назад он любил меня. А теперь ты говоришь, что он потерян. Ты отдала его Джейфу. А я не хочу его отдавать, – с этими словами она вышла из комнаты.
– Может, она и права, – тихо сказала Джойс.
– Томми-Рэя можно спасти?
– Нет. Насчет того, что в ней тоже сидит дьявол.
