глупостью. Этого они простить не могли.
Ламар трудился, как мог, целуя красоток, тряся руки знаменитостям и расточая комплименты. Он представил, как отнесся бы Бадди к этой процедуре. Когда-то ему пришлось увести Бадди с такой же вечеринки, потому что тот не мог скрыть своего отвращения.
– Прекрасно выглядишь, Лам.
Перед ним всплыло раскормленное лицо Сэма Сагански, одного из известнейших голливудских дельцов. Рядом возвышалась большегрудая дама, одна из длинного ряда большегрудых дам, которых Сэм где-то подыскивал и после с шумом и треском бросал, упрочивая тем самым свою репутацию сердцееда.
– Что ты чувствуешь на его поминках? – осведомился Сагански.
– Не могу сказать, Сэм.
– Ладно, он умер, а ты жив. Не заливай, что тебе это не нравится.
– Может быть.
– Мы выжили, Лам. Мы имеем право чесать яйца и смеяться. Жизнь прекрасна.
– Да. Думаю, что так.
– Мы же все здесь победители, правда, детка? – он повернулся к даме, усиленно демонстрирующей свои зубы. – Не знаю чувства лучше, чем это.
– Позже поговорим, Сэм.
– А фейерверк будет? – подала голос дама. Ламар подумал про Джейфа, ожидающего наверху, и усмехнулся.
Вскоре он пошел наверх.
– Какая толпа, – сказал Джейф.
– Ты доволен?
– Вполне.
– Я хочу поговорить, пока ты не... занят.
– О чем?
– О Рошели.
– А-а.
– Я знаю, что ты затеваешь, и поверь, что я этому только рад. Если ты сотрешь эту мразь с лица земли, здесь не станет хуже. Скорее, наоборот.
– Вынужден тебя разочаровать. Они не присоединятся к лику святых... или грешников. Мне просто нужно взять у них кое-что, а вовсе не убивать. Это скорее сфера интересов моего сына.
– Я только хочу, чтобы ты не трогал Рошель.
– Я не дотронусь до нее даже пальцем. Ты доволен?
– Да. Спасибо.
– Так мы начнем?
– Что ты хочешь сделать?
– Я хочу, чтобы ты проводил ко мне гостей по одному. Пусть сперва немного выпьют, потом... предложи им показать дом, например.
– Мужчин или женщин?
– Сначала мужчин. Они податливее. Мне кажется или правда уже темнеет?
– Нет, это облака.
– Дождь?
– Не похоже.
– Жалко. А, еще гости. Иди встречать.
6
Хови знал, что ему незачем больше идти в лес на окраине Дирделла. Встреча не повторится. Флетчер ушел, и никто ему теперь ничего не объяснит. Но он все-таки пошел, надеясь, что сможет на этом месте вспомнить что-нибудь, что поможет ему докопаться до правды.
Солнце скрылось за облачной дымкой, но под деревьями было так же жарко. Он хотел идти прямо к месту, где встретил Флетчера, но его путь оказался таким же запутанным, как и его мысли. Фактически это был визит уважения: он как бы снимал шляпу перед памятью своей матери я человека, который был его истинным отцом.
Случайно или по какому-то наитию он сбился с пути и вышел на опушку, к месту, где не росла трава и где восемнадцать лет назад зародилась его жизнь. Точнее, была наколдована. Флетчер ведь был колдуном – иначе Хови не мог его назвать. И вместо цветов и аплодисментов им всем – Флетчеру, его матери и ему, – достались беды и смерть. Он потерял столько лет, не зная, что он не искатель приключений, а всего-навсего кролик, вытащенный фокусником за уши из шляпы.
Он подошел к расщелине, все еще огражденной изгородью с полицейским предупреждением. Стоя у заграждения, он поглядел в зияющую глубину земли. Где-то там его отец ждал долгие годы, сжимая в объятиях своего врага. Теперь там только комик, труп которого так и не нашли.
Он поднял глаза и замер. Он был здесь не один. На другой стороне пропасти стояла Джо-Бет.
Он воззрился на нее, уверенный, что это обман зрения. Она не может быть здесь, не должна, после вчерашней ночи. Но она не исчезла.
Их разделяло слишком большое расстояние, а он не хотел кричать, чтобы спросить, что она тут делает. Да и нужен ли ему ответ? Она была здесь потому, что он был здесь потому, что она... и так далее.
Первой пошевелилась она: ее рука потянулась к вороту ее темного платья и расстегнула пуговку. Выражение ее лица, казалось, не изменилось, но он мог не заметить нюансов. Выйдя из леса, он снял очки и теперь не хотел искать их в карманах. Оставалось стоять и ждать. Она тем временем расстегнула платье и принялась распускать пояс. Он так и стоял на месте, не делая попыток приблизиться. Она сняла пояс и, подняв руки, стянула через голову платье. Он не смел даже дышать из боязни нарушить этот ритуал. Под платьем оказалось белое белье, но грудь была обнажена.
Не выдержав, он слепо шагнул вперед, и она, уловив его движение, бросила платье на землю и тоже пошла к нему. По пути он снял куртку и тоже бросил ее.
Когда они оказались на расстоянии нескольких футов, она сказала:
– Я знала, что ты здесь. Не знаю откуда. Я уехала из Центра с Рут...
– С кем?
– Неважно. Я только хотела сказать, что я извиняюсь.
– За что?
– За вчерашний вечер. Я вела себя глупо.
Она дотронулась до его лица.
– Прощаешь?
– Тут нечего прощать.
– Я хочу тебя.
– Да, – сказал он, хотя она ничего не спрашивала.
Это было легко. Легко, после всего, что стремилось разделить их. Их тянуло друг к другу, как магнитом. Они не могли бороться с этим. И не хотели.
Она начала вытягивать рубашку из его брюк. Он помог ей, сняв ее через голову. За эти две секунды темноты ее образ – лицо, грудь, белое белье, – продолжал стоять у него перед глазами. Потом она возникла вновь, наяву, расстегивая его ремень. Он скинул брюки, потом протанцевал на одной ноге, снимая носки.
– Я боялась, – сказала она.
– Но теперь-то ты не боишься?
