вчера виделись с вашим племянником.
– Да, я знаю, – покорно подтвердила хозяйка, – Клим Кириллович мне рассказывал.
– А не рассказывал ли он вам о том, как мы там случайно обменялись нашими саквояжами?
– Нет, ничего не говорил, – опустила глаза Полина Тихоновна.
– А я чуть со смеху не умер, – улыбнулся Холомков, обнажив белоснежные зубы, которые так и хотелось назвать жемчужными, – приезжаю домой, открываю, смотрю, а там стетоскоп да лекарства...
– Действительно, странно, – натянуто ответила хозяйка, – Клим Кириллович мне ничего не сказал.
– Вот я и привез вам, милая Полина Тихоновна, сокровища вашего племянника, извините великодушно за вторжение. В надежде получить свой.
Холомков выжидательно уставился на явно смущенную пожилую даму.
– Клим Кириллович уехал по вызову. Боюсь, будет конфуз, когда он у ложа больного откроет саквояж и не обнаружит там самого необходимого!
– Так, может быть, я еще могу успеть и спасти его репутацию? – Холомков встал и снова обворожительно улыбнулся. – Далеко ли он уехал?
– Да как вам сказать, – протянула Полина Тихоновна, – не так уж и далеко, в дом тайного советника Шебеко... Но может быть, по пути еще куда заглянул, вполне возможно, что еще и не доехал...
– Так я могу успеть и перехватить его! – воскликнул Холомков. – Будет замечательно, если смогу оказаться полезным такому приятному человеку, как ваш племянник... – Он встал. – Позвольте вашу ручку, мадам.
Опытный глаз Ильи Михайловича уловил, что сидящая перед ним женщина волнуется: это было видно по тому, как учащенно вздымалась ее грудь, обтянутая плотной тканью с трепещущими кружевами, по непроизвольным подрагиваниям губ, отводимым взглядам, легкому румянцу на еще свежей коже.
Полина Тихоновна с некоторой задержкой протянула гостю руку – сквозь тонкую кожу просвечивали голубые жилки, но сама рука была тепла и приятна...
Холомков на секунду придержал ее ладонь, затем медленно склонил свою русую голову и чуть долее приличного задержал прикосновение губ.
– Поспешите, дорогой Илья Михайлович. – Полина Тихоновна смущенно отвела взор от гостя. – И примите мою сердечную благодарность за вашу доброту и заботу.
Илья Михайлович двинулся к выходу и уже за дверью еще раз, с какой-то тайной мыслью во взоре, улыбнулся Полине Тихоновне.
Она дождалась, когда прислуга запрет за гостем дверь, подошла к телефонному аппарату и попросила телефонистку дать квартиру Муромцевых.
– Передайте Николаю Николаевичу, милая Маша, что только что за саквояжем ко мне являлся Илья Холомков. Я звоню в полицию!
Глава 25
Мария Николаевна Муромцева не стала говорить домочадцам о том, что сообщила ей Полина Тихоновна. Положив трубку, она отвернулась от аппарата и, не моргнув глазом, солгала:
– Звонила Полина Тихоновна, у них все в порядке, просила не беспокоиться.
– Это уже лучше, – профессор посмотрел на младшую дочь, направившуюся в задумчивости к дивану, – ибо позволяет нам сконцентрироваться на одной проблеме. А именно – что нам теперь делать с капсулой?
– Николай Николаевич, – вступила Елизавета Викентьевна, – мне кажется, капсула не случайно изготовлена из свинца и запаяна. Да и у шкатулки стенки и крышка сделаны из мощного слоя свинца. Не кажется ли тебе, что держать дома радий опасно?
– Папа, ты хочешь заявить в полицию о шкатулке? – робко подала голос Мура.
– Даже не знаю, что делать, – нахмурился профессор. – Придется объяснять, откуда она у нас. А если она действительно краденая?
– Ты хочешь сказать, что мистер Стрейсноу банальный вор? – с легким недовольством подняла брови Брунгильда, изучающая перстень с сердоликом, в котором так и не оказалось никакого секрета.
– Да-да, именно это я и хочу сказать, – со сдержанной яростью огрызнулся профессор Муромцев. – Ты же о нем ничего не знаешь. Вполне возможно, что он профессионально занимается кражами в научных лабораториях. Туда кого попало не пускают.
– Нет, невозможно, – оскорблено возразила Брунгильда. – Чарльз человек порядочный. Он принят в обществе, и он не пропустил ни одного моего концерта.
– Не написать ли коллегам в Европу, выяснить, не пропадал ли у них радий? И если пропажа подтвердится, вернуть им украденное? – Профессор размышлял вслух.
– Это было бы наилучшим выходом, – вздохнула его супруга, – но ты говорил, что твердый радий еще не получен. Вероятнее всего, здесь замешаны военные ведомства. Если заведут речь о научном шпионаже, не исключено, что начнут допытываться, не по твоему ли заказу действовал сэр Чарльз.
– Этот вариант меня не устраивает. – Николай Николаевич встал с любимого кресла и заходил по гостиной.
– По-моему, – осторожно предложила Мура, – нужно забрать капсулу, отвезти ее в твою лабораторию и положить в сейф. И начать серию строго засекреченных опытов с радием.
– Но хорошо ли это? – неуверенно возразил профессор, в глубине души благодарный дочери за то, что она высказала вслух его тайную мечту.
– Ты же не крал этот радий, дорогой, – произнесла хорошо понимающая мужа Елизавета Викентьевна, – его подарил Брунгильде умирающий сэр Чарльз. Он подарил ей целое состояние...
– Папочка, ты лучше всех распорядишься этим подарком. – Голос старшей дочери профессора прозвучал умоляюще.
– Хорошо, – подвел черту в разговоре профессор. Он остановился за спинкой своего кресла, сжал ее обеими руками и обвел сумрачным взглядом свое семейство. – Придется, видимо, решиться на этот вариант. Ибо все прочие – гораздо хуже. Забираю шкатулку и везу в лабораторию. Ипполит обрадуется.
– А я, наконец, отправлюсь в консерваторию, – встав, Брунгильда проскользнула к роялю и нежно провела ладонью по аккуратной стопке нот на его крышке, – да займусь своим репертуаром.
– А мне пора показаться на Бестужевских курсах, – решила Мура, – совсем учебу забросила...
Через полчаса в квартире профессора Муромцева остались лишь Елизавета Викентьевна и горничная Глаша.
Напрасно родные жалели Елизавету Викентьевну, уже неделю не выходившую из дому по нездоровью. Последнее время она предпочитала одиночество, потому что у нее появилась своя маленькая тайна, которую она тщательно скрывала от домашних и в которую посвящена была только горничная Глаша.
Вот и теперь, едва муж и дочери ушли, Елизавета Викентьевна устремилась в свою спальню, приоткрыла верхний ящик комодика, куда Николай Николаевич никогда не заглядывал, и из-под аккуратно сложенных в чехольчики перчаток достала замусоленную книжечку в броской обложке. Удобно устроившись на кушетке, она нашла страницу с загнутым уголком и погрузилась в чтение: «...Соблазнитель увлекал свою трепещущую жертву все ближе и ближе к кровати. Он повалил дрожащую от страсти женщину на кровать, сдавил коленом ее грудь и стал срывать бриллиантовое ожерелье.
– Фред, Фред, что ты делаешь? – шептала испуганная леди. – Что ты хочешь делать с моим ожерельем?»
Елизавета Викентьевна вздрогнула, когда услышала, что в дверь кто-то скребется, и с трудом оторвалась от книги. На пороге спальни стояла смущенная Глаша. При виде знакомой книжечки в руках хозяйки, темные глаза на свежем личике девушки заговорщицки заблестели, и она чуть виновато произнесла:
– Там прачка спрашивает, когда стирать будем...
