Индра пожал плечами:
— Нас ждут испытания. Но главное — быть в нужное время в нужном месте.
— Хорошие слова, — кивнул Гарджа, — запомни их. Правда ты кое что упустил.
Индра поднял брови и посмотрел на отца.
— Да, сынок. Речь шла именно о тебе. Он предрёк твою судьбу. Именно тебе следует быть в нужное время в нужном месте. Тогда всё само придёт. То есть ты будешь знать, что делать!
— Я это понял, папа.
Они помолчали. Свозя ногами грязь с раскисшей дороги.
— Ладно, пей свою сому. Раз уж нужно. Только мы как следует разведём её молоком, — решил Гарджа и снова развязал бурдюк. Индра посмотрел на содержимое фляги и отказался его пить.
— Не хочется что-то, — заупрямился ребёнок, — она горькая. Как-нибудь в другой раз.
Когда маруты ушли, последний оставшийся на площади человек заглянул в старый колодец.
— Эй! — крикнул он вниз. — Все ушли.
— Да? Почему же ты остался?
— Я хотел тебя расспросить кое о чём…
— А этот молодой воин тоже ушёл? — перебил сидящий внизу.
— Да, он тоже ушёл. Он понял всё, что ты ему сказал.
— Ты так решил?
— Уверен.
— Это хорошо. Как твоё имя?
— Дадхъянч.
— Послушай, Дадхъянч, помоги-ка мне вылезти.
Молодой риши скинул с себя плащ, скрутил его и опустил один конец в колодец.
— Ухватил? Поднимайся, я держу! — он упёрся босой пяткой в каменный обклад водяной ямы. Плащ натянуло и повезло в зияющее жерло. Дадхъянч чуть не полетел в грязь. Следом.
Снизу появилась сначала одна рука, обхватившая камень, потом другая и наконец лицо сумасброда.
— Это ты — Дадхъянч? — спросило лицо.
— Да, — с трудом ответил молодой риши, удерживая натянутый плащ.
Человек из колодца перемахнул через стену и оказался перед своим избавителем.
— А у тебя есть хвост дубоносого истукана? — спросил пророк с надеждой.
— И плавник усатки?
— Ясно, — разочарованно вздохнул сумасброд и с безразличием шагнул в сторону.
— Послушай! — крикнул ему вслед молодой риши. — Почему ты считаешь, что нам грозит гибель?
— Потому что бабка в дому!
— Ты выбрал не лучший способ сообщить о своём открытии.
Дадхъянч поплёлся следом. Он украдкой разглядывал этого странного человека. Вернее, его спину. Обёрнутую грубой медвежьей шкурой. По одежде пророк напоминал шудру.
— Куда ты идёшь? — вдруг спросил тот не оборачиваясь.
— За тобой.
— Разве я звал тебя?
— Да, так же как и других.
— Нет, — ответил человек в медвежьей шкуре, — с собой я не звал никого.
— Ну так позови! — крикнул ему Дадхъянч.
Колодезный крикун остановился, обернулся и посмотрел на своего выручателя, как на привязчивую муку. На зубную боль.
— Ты же сам этого хотел, — виновато сказал Дадхъянч.
— Ну, может быть, не именно этого…
Колодезный крикун вдруг скорчил рожу, растянул рот в безобразной улыбке, почмокал губами и скосил глаза. Дадхъянч воспринял увиденное равнодушно. Пророк вернулся к своим мыслям, отвлёкся от представления и поплёлся куда-то восвояси. Молодой риши увязался следом.
Они шли и молчали. Пророк иногда что-то выкрикивал и начинал неистово жестикулировать. Должно быть, он оживлял руками нахлынувшие мысли.
Через какое-то время человек из колодца заметил идущего рядом попутчика.
— Послушай, Дадхъянч, если бы ты не встретил Триту, чем бы ты сегодня занимался?
— Кого не встретил? — глуповато спросил бывший брахман.
— Я Трита, — заволновался пророк, — я, я, я!
— Сегодня тем же, чем и вчера. Познанием.
— Да? Познанием? Скажи, пожалуйста. Познанием, — пророк снова скорчил рожу, но его выходки нисколько не трогали Дадхъянча.
— А я, стало быть, твоя жертва? — уточнил Трита. — На пути познания?
— Но ты же сам назвал себя хотаром. Верховным жрецом того малыша. И колодец и ухмылки — что это, как не жертва?
Пророк метнул взгляд в глаза Дадхъянча, наткнулся в них на рассудительный покой и несгибаемую волю. Трита понял, что ему не отвертеться.
— Ладно, Дадхъянч, ну их к псам иносказания, ты всё равно мыслишь по обычаю. А Трита мыслит не так. Обычай — это я! — вдруг резко крикнул пророк. — Здорово, как считаешь?
Дадхъянч пожал плечами.
— Откуда я знаю про беды, про катастрофы, вот что хотел ты спросить? — Трита глубокомысленно вознёс глаза к небу. — Да пойми же, человек, здесь не нужны догадки. Всё открыто и так. Разве ты не видишь сам, что мы гибнем? Ну разве не видишь?
— Признаться, нет, — честно ответил молодой риши.
— Он не видит, что мы гибнем! — всплеснул руками Трита. — Тоже мне познаватель. Где борьба, я тебя спрашиваю? Где борьба за место под солнцем? Кшатрии зажирели. От безделья. Скотники только и думают, как бы свалить со своих трудов бесполезное воинство. Они уже забыли законы Ману. А матрии? Им подавай дом побольше да коров, да слуг. Ага. Зажиток они сделали достоинством. Зажаднели… — он умолк, придумывая какую-то выходку.
— Вот как! — просияв продолжил Трита. — Зажаднели матрии, зажирнели кшатрии…
Колодезный пророк выпятил пузо и надул щёки. Потом сразу посерьёзнел и сказал тихо, доверительно:
— Когда дрянь прозревает внутри, дрянь притягивается и снаружи. Вот хочешь верь, хочешь нет. Даже прыщ на носу не вскочит, если ты здоров нутром. Ага. Так что в скорости ждать нам ураганов, потопов, жары или чего похуже. Если, конечно, не придумаем, как нам поток вынести из самих себя.
— Какой поток? — насторожился Дадхъянч, подозревая приближение умной мысли.
— Великий поток, — уточнил Трита, расчёсывая лысину.
Они прошли квартал марутов и снова очутились на площади. Уже на другой площади, что разносилась коленчатыми улицами в разные стороны. Как ладонь пальцами.
— Промёрз я в этом проклятом колодце, — поёжился игривый человек. — Хорошо бы где-нибудь пристать и развести огонь.
— А где твой дом?
— У меня нет дома.
Дадхъянч приготовился услышать назидательную речь по этому поводу. Насчёт отсутствия дома. У него в уме даже очертилась подходящая мысль. Что-то про четыре стены и пространство духа. Однако Трита смолчал. Кривя рот и щурясь.
— А твой дом далеко отсюда? — спросил пророк немного погодя.
— Обхожусь пока без него. Несколько лет я жил среди зверей. Обучаясь у них закону — рите. Теперь определил себе жить среди людей. Так что собственные стены мне вроде как ни к чему.
— Тогда позаботимся о тёплой берлоге, пока совсем не стемнело.
