напоминал ему некий отпечаток тех собственных противоположностей, которые в юности оттеняли натуру будущего вождя сиддхов. Диводас был нерешителен, потому что боялся выглядеть глупым при поспешных суждениях. Он завидовал тем молодым остроумам, что высказывались всегда к месту и всегда к сути разговора, Даже когда их и не спрашивали.
Диводас не обладал чертами мужской привлекательности, и потому в его сторону девушки не засматривались. А где-то рядом ходили те, кому уже не нужно было пробивать себе дорогу в жизни ни умом, ни силой. За них всё сделало удачное сочетание толщины носа, выразительности глаз и утончённости губ. Красота. Предварительное впечатление о человеке. А иногда и единственное.
Диводас не обладал волей, способной подчинять своим прихотям ровесников. Да мало ли чем он ещё не обладал!
Всего этого хватало у его антипода. Удачливого, беспечного красавца, ни в чём не знавшего отказа. Всегда уверенно державшего себя и смело говорившего. Без смущения и подобострастия перед неуступчивой волей товарищей. Этакого везунчика по жизни.
Справедливости ради нужно сказать, что красавец потом быстро превратился в скучного старика с проваленным взглядом, померкшей душой и затравленным недугами организмом. В полную рухлядь при молодых годах. Но это было уже после. После его триумфа. Правда, ещё до того как Диводас расцвёл во всю свою могучую мужскую стать, показав, чего стоят легкомысленные предпочтения молодых лет. И наверстал упущенное юностью.
Индра был именно тем красавцем, везунчиком, кем в юности не оказался Диводас. В Индре для вождя сиддхов не состояло тайны. В Индре всё узнавалось Диводасу. Узнавалось потому, что
— Возможно, — заговорил сиддх, — ты скоро остынешь душой к нашим планам. Нет, в этом не твоя беда, так устроен человек. Чем острее переживания и стремления, тем они недолговечнее. Так вот вспомни тогда, при случае, что есть такая деревня, где живут мудрые люди, всегда готовые подсказать какому- нибудь молодому герою, что ему нужно делать.
— Где вы найдёте столько быков? — пошутил Индра.
Диводас не услышал его шутки.
— Эти месяцы не прошли даром, — сказал он. — Слава идёт впереди тебя. Не теряй её из виду.
Индра с удивлением посмотрел на Диводаса. Последние слова воин расценил как препровождение его к порогу дома. Впрочем, это вполне устраивало молодого кшатрия.
Ратри всматривалась в бесцветный сумрак зимнего вечера. Смешавший облака с мутным отстоем неба.
— Что ты там разглядываешь? — услышала она возле своего уха. Девушка вздрогнула, не ожидая появления Индры.
— Чего тебе нужно?
— Вот, решил проститься. Ухожу.
— Прощай.
— Послушай, Ратри…
— Не надо ничего говорить. Собрался уходить, ну и уходи.
Они постояли молча. Какое-то время. Пока присутствие Индры не стало вызывать у девушки нескрываемое раздражение. Кшатрий почувствовал, что это мгновение решает всё.
— Как-то одна девушка сказала мне, — заговорил Индра не отводя глаз от дороги, — что для её чувств оскорбительна торопливость и неразборчивость средств сближения с предметом своих симпатий. Я подумал тогда, что она лукавит. Что она просто достигла возраста любви и нуждается в кукле, на которой можно было бы отыграть все эти душевные томления, переживания и страсти. Так и сталось. Время показало, что симпатии этой девушки ничего не стоили. Поскольку они очень скоро поменялись на противоположные.
Ратри молчала. Она была поглощена пламенем своих чувств. Совместивших негодование, презрение, удивление изворотливостью его ума и совсем слабенькое влечение к этому человеку. Она была подавлена вероломством отвергнувшего её чувства юноши. Зачем он всё это говорил? Зачем он сейчас боролся за неё?
Индра и сам не знал. Юноша вдруг почувствовал себя охотником. Нет, не на данавов. Он впервые почувствовал себя охотником за девичьей душой. Он вдруг понял, как упоительна может быть эта охота. Что это такое, когда в одно мгновение своей волей и лицедейством поворачиваешь траурную скорбь любовной трагедии в половодье самой восторженной из всех человеческих чувств. Или вытягиваешь из скучного душевного успокоения друг другом пару-другую взаимных угнетении. Чтобы снова испытать потрясения души. Расшевелить её мукой. И только с равнодушием ничего нельзя сделать. Равнодушие бесконфликтно и бесчувственно.
Ратри подумала, что, если она сейчас развернётся и уйдёт, это будет её полным поражением. Ещё большим, чем его невнимание. Это будет её духовным поражением, поскольку лицемерные нравоучения Индры останутся принятыми ею. Чего быть не могло.
Девушка повернула голову и уже открыла рот, давая волю стремнине своего сарказма, но внезапно встретилась с губами юноши, коварно поджидавшими её порыв.
— Ну что ты мне хочешь сказать? То, что я неправ, да? — прошептал Индра ей в лицо. — Покажи это по-другому. И я соглашусь с тобой.
— Плут, хвастун!
— Да, — говорил молодой человек, затягивая её в негу своего обольщения.
— Кроме глупых мужланских подвигов, ты ни на что не способен.
— Да.
Девушка толкнула Индру в грудь. Не очень убедительно для её праведного гнева:
— Ух как я тебя ненавижу!
— Это пройдёт.
— Как ты смеешь ко мне прикасаться?!
— Должен же кто-то из нас начать первым. От тебя ведь не дождёшься первого шага… Ну а если серьёзно: понимаешь, я подумал, что Диводас с твоей помощью хочет меня удержать в своём доме.
Девушка смотрела в глаза Индры, не зная верить ему или нет. Индра победил. Она поверила.
— Как жаль, что в вашей деревне негде скрыться.
— Пойдём, — тихо сказала Ратри, потянув юношу за перевязь плаща.
Они обошли дом Диводаса, чем-то похожий на него самого, и углубились в самую гущу сада, что обнимал стены другого дома, чуть поменьше и поприземистее. Обиталище диводасовых детей. Напоминавшее казарму молодых марутов. Только со стенами. Дети ещё не спали, и из дома в сад неслись их весёлые голоса.
Ратри осторожно ступила на тяжёлую ветку, провисшую над самой землёй, потом на другую, почти добралась до крыши, обернулась и поманила Индру взглядом.
— Видишь, здесь лежат толстые, связанные жерди? Шагай только по ним. Да смотри не оступись, кровля чахлая, — провалишься прямо на головы моих братьев.
Она легко перенеслась с ветки на крышу, всколыхнув дряблую провись ветвей. Индра последовал за ней.
На крыше было широко и просторно. Будто на плоском ступище скалы. Мутное небо висело над головами влюблённых.
— Жаль, что нет звёзд, — сказала Ратри, усаживаясь на ходкие жерди. Летом здесь такое высокое небо. Если долго смотреть вповалку, растянувшись на какой-нибудь мягкой шерстинке, да невторопях, чтоб никто не звал, чтоб все о тебе позабыли, то против этого неба всё кажется таким мелким и пустячным, что и думать не хочется. О всяких неприятностях. Сама лежишь, смотришь, и кажется — звёзды летят и ты будто за ними.
