неинтересно было обсуждать, где лучше всего клюет корюшка, а где селедка…
Ему не было интересно ничего, что должно быть интересно нормальному мужику, которого к тому же не пилит жена, который волен делать все, что хочет, никому не давая отчета.
«В конце концов, я же работаю, — думал в свое оправдание Гринев. — И с людьми достаточно общаюсь на двух работах, не то чтобы совсем уж бирюк какой-то. И на хрена мне эти мормышки?»
Но саму рыбалку он любил и ездил на нее время от времени. И в компаниях, бывало, ездил, а чаще один. Иногда приятно было провести целый день на морозе, в снегу, и вроде бы ничего не делать, но к вечеру, дома, почувствовать усталость — и не каменную, а живую, бодрящую усталость.
На рыбалку Гринев и решил отправиться в свой последний перед Новым годом выходной.
Юра вышел из дому затемно.
Редкие окошки светились в домах, тишина стояла на пустынной, скованной морозом улице. До гаража было недалеко, все снасти он отнес в машину с вечера — и теперь неторопливо шел по тихо скрипящему снегу, один под звездами, радуясь предстоящему рассвету, и дню, и вечеру…
— Ой, Юрий Валентинович, здравствуйте! — вдруг услышал он и вздрогнул от неожиданности — как будто и правда был один в целом мире.
Оля Ким стояла в двух шагах от Гринева и смотрела на него такими радостными глазами, словно встретила под Новый год Деда Мороза. Ее светлая нерпичья шубка поблескивала в свете фонаря — казалось, тоже от радости. На Оле был такой большой пуховый платок, что ее смуглое личико казалось в нем еще меньше и тоньше.
— Доброе утро, Оленька. — Гринев улыбнулся ее радостным глазам. — Ты куда это ни свет ни заря?
— А я не куда, я откуда, — ответила она. — Я ездила к родителям и теперь возвращаюсь обратно.
Тут он заметил, что Оля держит в обеих руках дорожную сумку — тоже слишком большую по сравнению с ее маленькой фигуркой — и еще какой-то сверток.
— Ну, давай помогу. — Юра протянул руку к сумке. — Давай, давай, не смущайся, — повторил он, заметив, что Оля даже отступила на шаг.
— Зачем же? — пролепетала она почти испуганно. — Зачем вы будете носить? Я сама…
Но он уже взял у нее сумку и пошел обратно к дому — и Оля невольно последовала за ним.
На площадке третьего этажа, у лифта, Оля остановилась — как в прошлый раз, когда он провожал ее после пикника.
— Я сама отнесу в комнату, Юрий Валентинович, — сказала она. — Там Ира еще спит, наверно. Извините, что вам пришлось задержаться.
— Да я не задержался совсем, — пожал он плечами. — Я же не торопился, Оля. На рыбалку еду, не к спеху.
— На рыба-алку? — Ресницы ее дрогнули так взволнованно, как будто он сообщил, что едет по меньшей мере в Париж. — Как хорошо…
— Хорошо, — согласился Юра. — Хочешь, вместе поедем?
Он и сам не понял, почему вдруг предложил ей это, и почти пожалел о неожиданно сорвавшихся словах. Но Олино лицо мгновенно осветилось изнутри — и тут же застыло, как будто она ожидала не откажется ли он?
— Или ты с дороги устала? — спросил Юра, чтобы развеять ее тревогу.
— Я — устала? — Теперь лицо ее просияло так, что впору было зажмуриться. — Как я могла устать, что вы, Юрий Валентинович!
— Тогда поехали? — повторил он. — Знаешь что, я пока пойду в гараж, машину греть, а через полчаса подъеду за тобой.
Всю дорогу до гаража и потом, пока прогревался мотор, Гринев был почти сердит на себя. Что за странный порыв, зачем он предложил ей ехать, ведь так радовался предстоящему отдыху, и тишине, и своему в этой тишине одиночеству… А теперь надо будет что-то говорить, как-то ее развлекать, не молчать же весь день наедине с девочкой.
Но как только Оля села в машину, он сразу почувствовал, что развлекать ее пустыми разговорами не придется.
Она села сзади, и Юра спросил, обернувшись:
— Что это ты туда забралась, как в такси? Боишься меня, что ли?
Трогательно было это ее смущение по пустякам, и ему понравилось необидно дразнить ее, заставляя так смущаться.
Конечно, она смутилась и сразу пересела вперед. И молчала всю дорогу, но не обиженно, а как-то очень естественно — так, что и он не чувствовал неловкости от своего молчания.
По обеим сторонам узко расчищенной дороги высились сугробы; даже ветра за ними не чувствовалось. Пока доехали до места, рассвело, и снег мерцал в прозрачных сумерках синими искрами.
С шоссе свернуть на машине было нельзя: к берегу вели сквозь сплошные снега только узкие тропинки, протоптанные рыбаками. Юра достал из багажника лопату, выкопал в сугробе у дороги «карман», чтобы поставить машину. Точно такие же снежные стоянки были прокопаны рядом; рыбаков в это воскресное утро приехало немало.
Юра взял донки, рюкзак, складную скамеечку и пошел по тропинке к берегу. Снег едва слышно скрипел у него за спиной под Олиными мелкими шагами.
— Одета ты тепло? — вспомнил он. — Если замерзнешь, сразу скажи, в машину сбегаешь погреться.
Сам он был одет точно по погоде: в высоких рыбацких сапогах, в летчицкой куртке на меху и в овчинной шапке, надвинутой до бровей.
— Мне тепло, — покачала головой Оля. — Не беспокойтесь, Юрий Валентинович.
Еще несколько раз за день Юра интересовался, не замерзла ли она. Один раз даже спросил густым, как в сказке «Морозко», голосом:
— Тепло ли тебе, девица?
Но она, кажется, не знала этой сказки — посмотрела удивленно.
Корюшка брала хорошо, и не только у него: над всеми лунками, тянущимися чуть не до горизонта, то и дело взблескивали на лесках рыбины. Но Оля каждый раз так радовалась, когда он вытаскивал рыбу, как будто это было свидетельством Бог знает какой его удачи. И ее повторяющаяся радость нисколько не раздражала, потому что была совершенно искренней.
— Ну, Оля, теперь даже я замерз! — сказал он наконец. — Давай-ка согреемся немного, да и перекусить пора.
Они побежали к машине. Теперь уже Оля бежала впереди, и Гринев видел, как быстро мелькают ее белые валенки, специально надетые на рыбалку.
В машине стоял ясный голубоватый полусвет — из-за сугробов. Гринев завел мотор, достал из бардачка плоскую металлическую фляжку с коньяком. Он забыл взять ее с собою к лунке и очень по этому поводу переживал.
— Дотянись-ка, Оля, там бутерброды возле заднего стекла лежат в пакете, — попросил он.
— А я тоже взяла поесть, — сказала она, разматывая платок. — Я же как раз от мамы всего привезла, что вы любите!
— Откуда ты знаешь, что я это люблю? — удивился Юра.
Оля развернула у себя на коленях плотную бумагу и уже раскладывала на ней пакетики с корейскими блюдами: и такими, какие он часто покупал на рынке, и совсем ему незнакомыми — по-особому приготовленная рыба, что ли… Запахло острыми приправами, и Юра почувствовал, как у него потекли слюнки.
— Вы же сами говорили — помните, на пикнике? — ответила Оля.
Он уже и забыл, что говорил два месяца назад на пикнике, а она, выходит, запомнила.
— Ну, за хороший день, Оленька. — Юра поднял фляжку, отхлебнул коньяк. — Твое здоровье!
— За ваше здоровье, Юрий Валентинович, — тихо произнесла она. — Дайте мне тоже выпить.
