— Странно! А должна бы звенеть — на стержень характера реагировать.
Она расхохоталась. Хрипотца ее голоса в смехе была особенно выразительна.
— Дядя, отвезите меня, пожалуйста, домой, — жалобно попросил Никитка. — У мамы на работе такая тощища, что только она выдерживает.
Похоже, с определением его возраста Матвей тоже ошибся. Вернее, у этого мальчика был какой-то плавающий возраст — выглядел он лет на семь, а говорил то совсем по-детски, то с какими-то слишком взрослыми интонациями.
Матвей уже открыл было рот, чтобы объяснить маме с сыночком, что у него есть более важные дела, чем обслуживать их цейтноты. Что, в самом деле, за проблема! Ну, привезет своего Никитку в офис и оттуда отправит домой с водителем. А фильм про римских кошек гувернантка ему запишет. Но, к собственному неимоверному удивлению, вместо этих абсолютно правильных слов Матвей произнес:
— Домой — это куда?
— В Зяблики, — поспешно сказала она. — Это совсем близко, за полчаса доедете!
— Особенно сейчас. По пробкам-то.
Поселок Зяблики в самом деле находился недалеко от города. Но в будний день любой выезд из Москвы являлся проблемой, и уж точно намертво стояло Можайское шоссе с его бесчисленными светофорами.
— Ну не торгуйтесь, — укорила она. — Я вам…
— Вы мне — что?
— Ничего, — пробормотала женщина. Конечно, она хотела сказать, что заплатит, и, конечно, вовремя спохватилась. — Просто мне показалось, вы склонны действовать нестандартно в различных ситуациях. Потому я и попросила. А совсем не потому, о чем вы подумали.
Он подумал, что она попросила его отвезти ее сына из-за своей глубоко въевшейся привычки распоряжаться всеми и вся и из-за такой же глубокой уверенности в своем над всеми превосходстве. Это точно было так, она наверняка и сама это знала. Просто ей вдруг стало стыдно оттого, что она попыталась отнестись так к человеку, который, как смешно сказал ее мальчик, «спас их от верной смерти».
Матвей почувствовал в ней этот живой порыв стыда и не стал на нее обижаться. Да он и вообще редко обижался на кого бы то ни было. Когда ему было лет десять, отец сказал ему: «Обижаться не имеет смысла ни в каком случае. Об этом свидетельствует обычная математическая логика: если человек хотел тебя обидеть, то не доставляй ему этого удовольствия, а если не хотел и это вышло у него случайно, то за что же на него обижаться?». Отец не любил пустых обобщений да и вообще был немногословен. Но если уж говорил что-нибудь вот такое, про жизнь, то всегда с абсолютной точностью.
— Ладно, — вздохнул Матвей. — Никита знает, куда в Зябликах ехать?
— Знает! Это между театральными дачами и парком, он вам покажет!
Она облегченно улыбнулась и распахнула дверцу машины.
— Погодите, давайте уж и вас довезу, раз подрядился, — улыбнулся в ответ Матвей.
— Я тут в двух шагах работаю, на Вспольном. Пешком скорее добегу, чем вы по переулкам будете крутиться!
Проводив взглядом ее высокую фигуру в развевающейся шубе, Матвей обернулся к Никитке.
— Доверчивая у тебя мама. Оставила тебя неизвестно с кем, даже фамилии не спросила.
— Просто она людей насквозь видит, — объяснил Никитка. — Она говорит: кто дешевка, а кто человек, за первые пять минут определяет и ни разу еще не ошиблась.
— Что ж, для бизнеса это неплохо, — одобрил Матвей.
— Ага, — кивнул мальчик. — Она успешная. Только ей в личной жизни не везет. Потому что — какому мужчине нужна сильная женщина?
— Это она тебе сказала?
— Ну да. Только, по-моему, она чего-то недопонимает. Я, например, не хотел бы, чтобы она была слабая. А вот вы, например, разве хотели бы, чтобы у вас жена была такая… Ну, размазня, вроде меня?
— Кто тебе сказал, что ты размазня? Тоже мама?
— Не-а… Я сам пришел к такому выводу. На это указывают многие факты. Мне, например, ничего не интересно, что должно быть интересно настоящему мужчине. Если мама Меня хорошо не устроит, я в жизни пропаду.
Взрослые и детские слова и интонации перемежались о его речи смешно и трогательно. Он сквозь очки смотрел на Матвея взволнованными детскими глазами с совершенно взрослым выражением.
— У тебя бабушка есть? — спросил Матвей.
— Есть, — кивнул мальчик. — Только она вообще-то не бабушка, а няня. Она меня с пеленок знает.
— В пеленках было одно, а сейчас другое. И не слушай ты все глупости, которые няня тебе внушает. Откуда ей знать, что интересно настоящему мужчине?
— Во всяком случае, не стихи придумывать, — вздохнул Никитка.
— А Пушкин? Он, по-твоему, был не настоящий мужчина?
— Ну, в те времена, наверное, было можно… — с сомнением протянул Никитка. — А сейчас, кто стихи придумывает, не ходи к гадалке — ленивый и работать не умеет. Это Мама говорит, — уточнил он. — У нее есть знакомые современные поэты, она знает. Вот вы же не придумываете стихи, правда?
— Я не придумываю, — засмеялся Матвей. — Но хотелось бы. Вот моя мама тоже, между прочим, не глупая женщина, и у нее тоже бизнес. А она говорит, стихи все-таки надо придумывать. Тогда человек будет знать, что ответить, когда спросит себя, зачем он живет. Это она, правда, кого-то цитирует, но не в авторстве дело.
— А как вас зовут? — восхищенно спросил Никитка.
— Извини, — спохватился Матвей. — Зовут меня Матвей Сергеевич Ермолов.
— Как знаменитого генерала?
— Знаменитого генерала звали Алексей Петрович.
— А откуда вы знаете? — спросил он с уважением в голосе.
— В школе историю любил. А сколько тебе лет, можно поинтересоваться?
— Десять. Просто я неспортивный, поэтому выгляжу моложе.
Благополучно проскочив поворот на Новый Арбат вечную пробку возле Триумфальной арки, машина все-таки встала у выезда на Можайку. Декабрьский день был таким серым, что казалось, он уже сгустился в вечер. Хотя часы на приборной доске показывали только половину третьего.
Телефон зазвонил у Матвея за пазухой; высветился Гоноратин номер.
— Ты дома? — спросила она. —Нет.
По тому, как безразличен ему был ее голос, Матвей понял, что не ошибся в своих утренних ощущениях.
— Если ты занят, то можешь меня вечером не встречать, — сказала она. — Меня Ринка пригласила, у нее сегодня девичник в честь дня рожденья. Ну, помнишь, мы к ней в цирк однажды ходили пьянствовать?
— А! — вспомнил Матвей. — Там еще девчонка смешная была, фокусы показывала. Глаза как свечки.
— Вечно ты какие-то глупости запоминаешь, — засмеялась Гонората. — Бай, мой мушкетерчик, не скучай!
Матвей поморщился — он не любил идиотских прозвищ, которые почему-то выдумывали для него все его женщины.
Как только он отключился от Гонораты, запиликал телефон на шее у Никитки.
— Вас мама спрашивает.
Мальчик протянул Матвею ярко-красный — явно чтобы не потерялся — аппарат.
— Я полная идиотка, — услышал Матвей голос Никиткиной мамы. — От страха последнего ума лишилась.
— Что так?
— А как же вы в Москву вернетесь? Ваша же машина в Трехпрудном осталась!
— Во-первых, я был в Трехпрудном без машины. А во-вторых, мне почему-то кажется, что в
