последний вопрос прозвучал коротко и резко, как будто он сорвался и выдал себя. Она удивленно взглянула на Марата — лицо у него было такое белое, словно они шли не по Москве, а по Северному полюсу. Хотя морозы давно уже спали: заканчивался февраль.
— Я обязательно должна тебе ответить? — пожала плечами она.
— Да.
Теперь он уже не скрывал резких интонаций в своем голосе.
— Почему ты в этом уверен?
Потому что… — Он на секунду замолчал, потом вдруг остановился и, повернувшись к Алисе, крепко взял ее за плечи, притянул поближе к себе, совсем близко, глаза в глаза. — Потому что ты моя!
— Что значит твоя?
Сила его объятий впервые показалась ей неприятной. К тому же она наконец поняла, что он пьян — не настолько, чтобы не владеть собою, но все-таки.
— Ты живешь со мной, спишь со мной, ты меня по утрам целуешь, и ночью… Мы с тобой любим друг друга ночью. Это для тебя неважно?
— Это важно, — улыбнулась Алиса. — Если мы с тобой любим друг друга, это важно. И не только ночью. Но я не понимаю, при чем здесь мой разговор с Джонни.
Конечно, она прекрасно понимала, при чем. Марат ревновал ее к Джонни Флаэрти. Она только сейчас догадалась, как он ревнив — у него лицо стало белым от ревности, словно от мороза.
— При том! При том, что он сказал, что я тебе не пара. Скажешь, нет?
— Какая глупость, — поморщилась Алиса. — Не пара — ведь это говорят, когда собираются пожениться? Но мы с тобой не строили таких планов. А если бы строили, я не стала бы ни с кем советоваться. Даже с Джонни, хотя он мой давний дружок.
Она снова улыбнулась, чтобы смягчить свои слова про женитьбу, которые, может быть, могли его обидеть. Ей было жаль Марата с его ревностью, и сама его пламенная ревность была даже красива. Но она знала, что в любви не имеет значения ни жалость, ни красота любых побочных чувств. Любовь сама по себе такое чувство, которое делает неважным все остальное.
Алиса не знала, откуда взялось у нее такое убеждение, но не сомневалась в его верности.
Она повела плечами; Марат опустил руки.
— Ты меня с ума сведешь, — глухо выговорил он. — Ты такая, что я от ревности сдохну.
Джонни говорил всего лишь, что мы с тобой мало где-нибудь бываем, а в Москве много интересного, — успокаивающим тоном сказала Алиса. — Я думаю, он прав.
— Черт его знает, — нехотя произнес Марат. — По-моему, это какой-то провинциальный комплекс. Ах, Москва, ах, Третьяковская галерея, побежали быстрей! У вас-то это откуда? Были б вы еще из своего какого-нибудь захолустья американского, тогда понятно. Но Нью-Йорк же…
— Вот именно. Нью-Йорк у меня в крови.
— От бабушки? — усмехнулся он.
Алиса не ответила. Она сама не очень понимала, откуда берется в человеке то, что составляет суть и смысл его жизни. И уж точно не собиралась обсуждать это с Маратом. Он был не тот человек, с которым обсуждают такие вещи. Вот Джонни был тот самый человек. Но с Джонни ей совершенно не хотелось бы прийти сейчас домой, и торопливо раздеться, чтобы поскорее оказаться рядом под одеялом, и почувствовать, как его холодное после прогулки тело теплеет, горячеет, становится совсем горячим… А с Маратом ей всего этого хотелось, и так сильно, что неважной становилась его оскорбительная ревность. Даже головная боль прошла при одной мысли о том, что через пять минут они будут дома.
— Ты одна дойдешь? — сказал Марат.
— Дойду. — Алиса почувствовала себя так, как, наверное, чувствует себя лошадь, которой вдруг резко натянули уздечку. — А ты… не пойдешь домой?
— Если ты не обязана передо мной отчитываться, то я перед тобой тем более. — Она расслышала в его голосе что-то похожее на насмешку; лицо, впрочем, было непроницаемое, только блестели глаза, но блеск их был непонятен. — Спокойной ночи.
Что ж, на отсутствие характера Алиса никогда не жаловалась. Она повернулась — не резко, не в сердцах, а просто повернулась, потому что к дому надо было идти направо, — и, не оглядываясь, пошла по Кривоколенному переулку.
Глава 6
— Потому что это кажется мне глупым. Абсолютно глупым.
Алиса так резко отодвинула бокал на край стола, что он чуть не свалился на пол. Она давно уже не чувствовала себя настолько сердитой, просто до невозможности сердитой! То, что небрежно-ироническим тоном пытался объяснить этот молодой человек с красивым росчерком темной челки на бледном лбу, казалось ей не просто глупым, а плебейским. Это было странное слово, она никогда не произносила его не только вслух, но и про себя, и даже не помнила, откуда оно ей вообще известно. Но именно это слово являлось точной характеристикой того, что ей пытались сейчас выдать за само собой разумеющуюся истину.
— Просто ты американка, — сказал молодой человек. Алиса наконец вспомнила, что его зовут Борис и что он просил называть его Бо. — У тебя демократизм зашкаливает.
— А у тебя зашкаливает снобизм, — пожала плечами Алиса. Она уже успокоилась и теперь жалела, что так эмоционально на этот самый снобизм отозвалась, — Думать о том, как надо держать бокал, это дешевый снобизм и больше ничего.
Она хотела еще сказать, что такой снобизм происходит от душевной пустоты, но решила, что объяснять такие вещи Бо необязательно. Да и вообще пафос казался ей не менее глупым, чем снобизм. Поэтому ее так раздражала VIP-зона элитного клуба, в которой она по какому-то недоразумению оказалась этой ночью.
— Ну и снобизм, что плохого? — хмыкнул Бо. — Вы, американцы, не понимаете, что во многих вопросах нужно быть снобами.
— А вы, русские, не умеете быть снобами, — в тон ему злорадно заявила Алиса. — И не замечаете, что выглядите смешно со своим доморощенным снобизмом.
Давно прошло время, когда она с трудом понимала, что говорят русские, а сама говорила по-русски с правильной безжизненностью. Теперь ей не приходилось подыскивать слова, и даже акцент если не исчез из ее речи вовсе, то стал почти неуловимым.
— А Набоков?
Бо наконец завелся так, что даже как будто протрезвел.
— Ты не Набоков, — усмехнулась Алиса. — Не обольщайся на свой счет.
— А ты!.. — воскликнул он; старательная ироничность слетела с него, как пушинка с побелевшего одуванчика. — Даже не американка, а… вообще непонятно что!
В ответ на эти слова, произнесенные с мальчишеской запальчивостью, Алиса расхохоталась. Ей понравилось такое определение. Ради этого стоило, пожалуй, выслушать от пьяного Бо наставления о том, что бокал не следует держать всей рукой, как будто ты хватаешься за поручень в автобусе. Именно это наставление привело ее почти в ярость пять минут назад.
Алиса снова придвинула к себе бокал, допила остатки мохито и встала из-за стола.
— Пока, — сказала она. И добавила по-английски — вернее, по-американски, даже по-ньюйоркски: — Не старайся выглядеть аристократом, дорогой. У тебя это все равно не получится.
Не глядя больше на Бо, она прошла между столиками VIP-зоны, спустилась по лесенке вниз, в зону обыкновенную, тоже, впрочем, до неприличия дорогую и выглядящую так, словно на ее стены плескали из ведра золотую краску, и направилась к казино. Марат ушел туда около часа назад — это время казалось Алисе достаточным для удовлетворения легкого азарта, который и саму ее охватывал при виде завораживающего блеска крутящейся рулетки и даже звона банального «однорукого бандита».
«Зачем мы сюда пошли? — думала она, разыскивая коридорчик, по которому можно было пройти в
