— Да обещаю, обещаю, — решительно сказала Полина. — Торжественно клянусь, что будешь ты живая-здоровая, и будет твой Темка тебя любить, как Иван-царевич свою Царевну-лягушку, и жить вы будете долго и счастливо, и умрете в один день. Подходит клятва, рыбка?
— Подходит… — Евины глаза закрывались, ресницы вздрагивали. — Как Царевну-лягушку… Я что, такая же страшная?
— Ты такая же необыкновенная, — усмехнулась Полина.
— Хорошо как, что ты пришла. — Ева улыбнулась уже с закрытыми глазами. — Это ты необыкновенная, Полиночка, от тебя какой-то силой так и веет. Видишь, я сразу расслабилась и сплю, а все время ведь так боялась, что и спать не могла…
— Ну и спи, рыбка, что тебе ещё делать? Юрка тебя вылечит, — добавила она — кажется, больше для себя, чем для сестры.
— Уснула? — спросил Юра у неё за спиной. И как он так вошел, что она не слышала? — Давно пора, а то совсем она измучилась.
— Она что, правда головой ударилась? — шепнула Полина.
— Правда, — нехотя ответил Юра. — Сотрясение легкое, но ей сейчас, конечно, и легкое ни к чему. И без того хватает…
— Юр, а она не умрет? — чуть не плача, спросила Полина. — Почему она так говорит, как будто…
— Потому что головой ударилась. А если все глупости слушать, которые больные говорят, то никакого сердца не хватит, — сердито сказал он.
Полина отлично знала, когда Юрка сердится: когда происходит что-нибудь такое, чему он хотел бы помешать, но не может.
— Может, я ночью здесь побуду? — спросила она.
— С Артемом решите. Кто-нибудь должен побыть обязательно, но только один.
— А почему обязательно? — тут же переспросила она.
— Потому что сейчас за ней надо наблюдать постоянно.
— Почему постоянно? — не унималась Полина.
— Потому что могут произойти отрицательные изменения. — Юра смотрел ей прямо в глаза, и глаза у него были совсем темные. — Их нельзя упустить, но без присмотра это вполне возможно, потому что возможно все. А у меня дежурство, и на ночь я остаться не могу. Утром опять приеду.
— Я останусь, Юра. — Оказывается, Артем тоже вошел в палату и стоял у двери. — Ты иди пока домой, Полинка.
— Логичнее было бы, чтобы осталась она, — пожал плечами Юра. — Все-таки здесь гинекология.
— Я останусь, — повторил Артем, и Юра не стал спорить.
Они вышли в коридор. Юра давал Артему какие-то наставления, он слушал и кивал, а Полина смотрела на него и думала: «Странно как… Сознание теряет — и только о нем… О чужом в общем-то человеке. Как это получилось, и так быстро, за год какой-нибудь всего? И что это вообще такое?»
— Юра, ты не беспокойся, — сказал Артем. — Хоть ты-то не думаешь, что за меня беспокоиться надо?
— Не думаю, — улыбнулся Юра.
— А она вот думает, — вздохнул Артем. — И как её переубедить? Ну что мне, бороду отпустить для солидности? — усмехнулся он и добавил: — Она особенно насчет больниц почему-то волнуется. Смешно даже! Тем более, у меня мама очень болела, когда мне лет пятнадцать было, а мы же с ней одни жили, и я тогда ещё ко всему этому привык.
— Мне пора, Артем, — сказал Юра. — Значит, чуть что — сразу к дежурному, а если его на месте не будет, пусть из-под земли достанут.
— Не беспокойся, — повторил Артем.
Глава 7
Когда они вышли из больницы, было уже темно. Но в ноябре ведь темнело очень рано, а часов Полина никогда не носила, поэтому время определить не могла.
— Ты совсем торопишься? — спросила она Юру. — Совсем-совсем?
— Полчаса у меня есть. Можем через парк пройти, — предложил он. — Здесь Лефортовский парк рядом. Пойдем?
— Я с тобой давным-давно не гуляла, — сказала Полина, идя рядом с братом по засыпанной листьями широкой аллее. — И даже, кажется, вообще никогда с тобой не гуляла. Точно, Юр! Может, ты меня в коляске только возил, и то вряд ли.
— По-моему, все-таки не возил. — Ей показалось, что он улыбнулся и синева проступила в его глазах, хотя в темноте, конечно, ничего этого нельзя было разглядеть. — Я же всегда собой был занят.
— Ты — собой? — засмеялась Полина. — Это когда это, интересно? Когда в Армению на землетрясение летал или, может, в Абхазию?
— Ладно-ладно, не преувеличивай мой героизм. Ничего особенного я там не делал — то же, что и все.
— Она правда не умрет? — помолчав, спросила Полина. — Что с ней все-таки, а, Юр? Объясни!
— Умереть не умрет, но я же не гинеколог, как я тебе объясню? — Он пожал плечами. — Могу только повторить то, что мне сказали: у неё угроза выкидыша. Говорит это тебе о чем-нибудь?
— А тебе? — тут же переспросила Полина.
— Вообще-то да, — тем же недовольным тоном, что и в палате, словно нехотя, сказал он. — У меня однажды такой случай был, как раз в Абхазии, в Ткварчели, когда мы там во время блокады работали. Сотрясение мозга и угроза выкидыша.
— И что?
— Что… Там у нас из медикаментов одна зеленка была, так что сравнение некорректное. И вообще, надо посмотреть динамику. Обещаю держать тебя в курсе дела, — улыбнулся он. — Расскажи хоть, как ты-то живешь? И почему ты, в самом деле, родителей со своим этим Игорем не познакомишь? Зачем их обижать?
— Никого я не обижаю, — пожала плечами Полина. — Это что, честь великая, с ним познакомиться? Зачем им это надо?
— Хотя бы затем, что он близкий тебе человек.
— Он — близкий? — усмехнулась она. — Кто тебе сказал?
— Но живешь же ты с ним почему-то, и…
— Брось ты, Юр, — перебила его Полина. — Живу я с ним не почему-то, а потому, что мне это во всех отношениях удобно. И потому что… Потому что мне его жалко, — неожиданно для себя добавила она.
Этого Полина вообще-то говорить не собиралась. Это и была та глубокая, чересчур сентиментальная составляющая её отношения к Игорю, которой она стыдилась.
Но она так любила Юру, что с ним не стыдилась даже того, чего стыдилась наедине с собою.
— Понимаешь, — стала она объяснять, хотя Юра молча шел рядом и никаких объяснений не требовал, — жить с ним, спать с ним — это же такая малость, которой смешно для него жалеть. Конечно, он существо вообще-то странное, ему что я, что дерево под окном, что божья коровка, разницы мало. По первости-то меня это дико раздражало. И что он как-то… непосредственно, напрямую ничего не чувствует, и что для него вне его схемы жизнь вообще не существует, — это ещё больше раздражало. Это меня, положим, и сейчас раздражает. Я от него потому в первый раз и сбежала, но сейчас… Сейчас я стараюсь на это внимания не обращать. Ну, он такой, а не другой. Ему тридцать пять лет, а его даже мальчишкой не назовешь, просто человек без возраста. И что теперь? Зато с ним не напряжно. И молчит в основном, тоже,
