Выбор спиртного заслуживал уважения, но, судя по тому, что бутылки покрывал изрядный слой пыли, спрос на него, в отличие от других городов и весей России, отсутствовал.
— Слушаю вас, — томным голосом произнесла Валька Граната. — Коньяк, водка, портвейн?
— На службе не употребляю, — отрезал Цимбаларь, приглядываясь к ценникам (хотя участковым он был чисто номинальным, однако милицейская закваска заставляла его совать нос во все щели).
— А за счёт заведения? — Валька демонстративно закурила длинную тонкую сигарету, дым которой был ароматнее, чем все церковные благовония.
— Тем более... Гражданочка, убедительно прошу вас на рабочем месте не курить. — В понимании Цимбаларя продавщица не представляла для следствия никакого интереса, и он не собирался сближаться с ней. — В противном случае придётся составить административный протокол.
— Составляй, — нагло ухмыльнулась Валька. — Только кто его подпишет? Свидетелей-то, кроме запечных тараканов, у тебя нет.
Пропустив эту дерзость мимо ушей, Цимбаларь поинтересовался:
— Скажите, пожалуйста, откуда берутся такие цены? Никогда ещё не видел, чтобы кило сахара стоило сорок рублей, а бутылка подсолнечного масла — восемьдесят.
— Северная наценка, — хладнокровно ответила Валька.
— Кто же её, разрешите узнать, устанавливает? — До поры до времени он старался соблюдать предельную корректность.
— Я сама, — Валька выпустила в Цимбаларя струю сигаретного дыма.
— По какому праву?
— По праву рыночной экономики. Ты разве не слыхал, что товар стоит столько, сколько за него согласны заплатить? Магазин здесь один — деваться некуда. Захочешь чайком с сахаром побаловаться — раскошелишься.
— Понятно, — кивнул Цимбаларь. — Когда у вас больше всего покупателей?
— Вечером, часиков после шести, — не стесняясь присутствия чужого человека, Валька почесала задницу.
— Хорошо, я к этому времени опять подойду, — голос Цимбаларя был по-прежнему ровен, но в нём прорывались отдельные клокочущие звуки. — Попрошу вас снизить цены до приемлемых размеров и, соответственно, переписать ценники. И если хотя бы один не устроит меня — можете пенять на себя. Вы здесь монополизировали торговлю. Я монополизировал власть. Расклад понятен?
— Не-а, — ответила Валька. — У меня свои понятия.
— Тогда объясню иначе, — если Цимбаларь и повысил голос, то всего чуть-чуть, но на полках почему-то задребезжала стеклянная посуда. — Не дай тебе бог выкинуть ещё какой-нибудь фортель. Тогда я заставлю тебя жрать эту ржавую селёдку до тех пор. пока её хвосты не полезут у тебя из задницы. Усекла, Валентина Николаевна?
Сунув руку под чашку весов, он выудил оттуда маленький магнитик и всё тем же зловещим голосом добавил:
— А за обвес покупателей в следующий раз ответишь по полной программе. Будут у меня на тот момент и свидетели, будут и понятые. Всё будет!
Несколько следующих минут Цимбаларь простоял в молчании, ожидая ответной реакции Вальки. Но на ту словно ступор напал — нижняя челюсть отвисла, глаза вылезли из орбит. Она не реагировала даже на догоревшую сигарету, которая жгла ей пальцы.
Пожелав продавщице доброго здоровья, Цимбаларь покинул магазин и уже на крыльце был застигнут потоком брани, пущенной ему вослед:
— Гад легавый! Паскуда ментовская! Привык у себя в столице права качать! А здесь свои законы! Найдутся и на тебя вилы!
Стычка с Валькой Гранатой пробудила в Цимбаларя зверский аппетит, и он поспешил к бабке Парамоновне.
А та как будто бы только его и ждала. На столе мигом появились пельмени, домашняя сметана, пироги с грибами, пироги с рыбой, пироги с зайчатиной и всякие другие вкусности, больше подходившие для хорошей пирушки, чем для заурядного обеда.
Наворачивая за обе щеки, Цимбаларь сообщил:
— А продавщица-то у вас вороватая. Цены чуть ли не вдвое завышает. И обвесом занимается.
— Ох и не говори! — Парамоновна махнула рукой. — Чтоб её громом побило, мироедку проклятую! Обсчитает, обвесит да ещё и обматерит. Нет на неё управы!
— А что же ваш староста?
— Да она ему снохой приходится. В одной избе живут.
— Тогда всё понятно. Придётся переводить стрелки на деда Ложкина... Очень уж у вас, Парамоновча, пельмени удались. Отродясь таких не едал.
— Конечно, свойские городским не ровня. Чтобы настоящие пельмени сделать, надо в свинину и говядину пятую часть медвежатины добавить, — пояснила довольная старуха. — Это ведь исконное наше блюдо. Зырянское.
— Вы разве зырянка? — принимаясь за вторую порцию, поинтересовался Цимбаларь.
— А как же! Тут половина таких, да все себя за русских выдают.
— Правда, что когда-то на месте Чарусы было капище зырянского бога Омоля?
— Вот уж не знаю... Вряд ли... Омоля братец Ен давным-давно убил, когда люди ещё говорить не умели. Всякая нечисть, которая по лесам и болотам обитает, это его осиротевшие исчадия.
— Мне и про людей то же самое говорили. Дескать, зыряне — это части вдребезги разбившегося бога Омоля. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Глупости! Мы пятьсот лет в православии состоим. Христу молимся, а старых богов только ради присказки поминаем.
— Дело, конечно, ваше... Лучше скажите, сколько я вам за обед буду должен, — Цимбаларь утёр губы домотканым полотенцем.
— А нисколько. За тебя общество заплатит. Так у нас заведено.
— Нет уж! Мне бесплатные услуги не нужны. Потом какой-нибудь стукач телегу накатает — за год не отмажешься. — Цимбаларь полез было в карман за бумажником, но вспомнил, что оставил его в сейфе.
— Даже и не думай мне деньги платить! — стояла на своём старуха. — А вот если подарочек когда- нибудь сделаешь — другое дело. Да и всё лишнее мне отдавай, не выбрасывай. Пустые бутылки, банки, коробки. У меня в хозяйстве всё пригодится.
— Ладно, потом разберёмся, — Цимбаларь стал одеваться. — А пока спасибо за угощение.
— Куда это ты на ночь глядя? — осведомилась старуха. — Опять по чужим дворам шастать?
— Такая у меня, Парамоновна, работа, чтоб её громом побило, — улыбнулся Цимбаларь. — Хочу ещё в магазин для порядка наведаться, а потом в клуб загляну.
— Так ведь закрыт клуб, — сообщила старуха. — Заболела Зинка.
— Сильно заболела?
— Придуривается. На работу ходить не хочет. У неё если за целый день одну книжку возьмут, так это ещё хорошо. Не до книжек народу. А в субботу вечером она клуб откроет. Гулянка будет.
— Тогда я лучше к ней домой схожу. Или не стоит?
— Стоит, стоит, — закивала старуха. — Зинка гостей любит. Особенно мужеского полу... Как от меня выйдешь, налево поворачивай и дуй до предпоследней избы. Там ещё петух на крыше стоит. Не спутаешь.
Уже собиравшийся было уходить Цимбаларь задержался на пороге.
— Хочу вас, Парамоновна, спросить. Вы ведь Черепкова хорошо знали... Он перстень или кольцо носил?
— Дай вспомнить, — старуха уставилась в потолок — Кажись, одно время носил. Перед самой смертью.
— На каком пальце?
