– Ребенок? – спросила я.
Она кивнула и изобразила старуху с согнутой спиной и трясущимися руками.
– Мне нужно завести ребенка, пока я еще не состарилась? Ты думаешь, все дело в этом? Мне нужны муж и дети?
Анна показала рукой на потолок.
– И дом! Ты хочешь сказать, что я, как любая женщина, должна иметь мужа, дом и много детей? Ох, Анна, сядь возле меня.
Я обняла ее. Я не могу не обнять человека, который мне нравится, который меня понимает.
– Ты устала от бесконечных переездов и всей этой суеты? – Она кивнула. – Ты сердишься на меня за то, что я занимаюсь только делами и не думаю о том, как устроить свою жизнь? – Анна кивнула еще более решительно. – Но у меня сейчас такое чудесное время. – Анна сидела неподвижно. – Куда бы я ни приехала, всем нравится мое пение! А мне нравится петь для людей. Да! Я… я им нужна. – Никакой реакции. – Ох, иногда я разговариваю с тобой, словно с глухой. Все считают, что они знают, что для меня лучше. Давид хочет, чтобы я пела Брамса, Дора хочет, чтобы я ела кукурузный хлеб вместо блинов, Калинка хочет, чтобы я гуляла с ним весь день. О Господи, я устала. Куда мы должны ехать дальше? В Натчез? Мы не поедем, – внезапно решила я. – Вместо этого мы отправимся прямо в Новый Орлеан! Я куплю дом и стану петь в гостиной для людей, которых люблю, буду отдыхать и толстеть… И, возможно, даже найду там кого-нибудь себе в мужья. Анна тепло обняла меня, затем села прямо и нахмурилась.
– Что такое? Что ты хочешь сказать?
Она снова потерла палец, на котором носят кольцо, и начертила в воздухе букву «С».
– Стивен? – спросила я. Анна покачала головой, встала с кровати и прошлась по комнате, хромая и опираясь на невидимую палку. Получилось так похоже, что я вздрогнула. – Сет? Ну и что? Ты думаешь, что я не могу выйти ни за кого замуж, потому что я жена Сета?
Мы долго сидели молча, не двигаясь, вспоминая Вену и предательство Сета. Наконец я подняла голову.
– Все это было так давно. Он мог вообще умереть. А если я выйду замуж за кого-нибудь здесь, в Америке, он об этом никогда не узнает. И мой новый муж никогда не узнает о Сете. Разве не так?
Анна смотрела на меня, и в ее глазах было сомнение.
Глава 13
В НОВОМ ОРЛЕАНЕ
Температура на улице поднялась выше девяноста.[5] Высокие, раскидистые дубы затеняли окна, благодаря чему в доме было немного прохладнее, но в моей комнате на втором этаже, где стоял рояль, было жарко, как в печке.
Точно в одиннадцать на урок явился Давид. Мы продолжали заниматься каждый день, хотя я не планировала концертов в ближайшем будущем. Мы обнаружили, что из-за летней жары в Новом Орлеане днем заниматься невозможно, а под вечер, когда жара наконец спадала, у меня уже находились другие дела.
Прошло пятнадцать минут, а я не успела взять ни единой ноты, потому что появился очередной театральный импресарио. Мсье Легранж, так звали импресарио, сообщил мне, что удовлетворится третьей частью от прибыли вместо половины каждого концерта.
– И чем вы собираетесь заработать эту треть? – спросила я.
– Я беру все организационные хлопоты на себя, баронесса! – с готовностью сказал он. – Гостиницы, еда, площадки для репетиций, отличные рояли, лучшие театры, реклама, интервью!
Вошла Анна с очередной визитной карточкой на серебряном подносе. Я отложила ее, даже не взглянув. Откуда они все берутся?
– После вашего концерта в Новом Орлеане, – продолжал Легранж, – мы отправимся по реке на пароходе и будем выступать в маленьких городках по пути…
Анна потянула меня за рукав. Я нетерпеливо отдернула руку и сердито сказала:
– Анна, ради Бога, неужели нельзя подождать? Она пожала плечами и, бросив на меня снисходительный взгляд, вышла из комнаты.
Я обернулась к Легранжу. У рояля Давид Тэтчер писал ноты. Я вздохнула.
– А что если мне не хочется выступать в маленьких городках? – спросила я Легранжа. – Предположим, вы организовали для меня концерты на три месяца вперед, а через месяц мне расхочется петь? Я приехала сюда отдыхать, а не выступать. Если я подпишу эти глупые бумаги и соглашусь на выступления, я так и не сумею отдохнуть. Я буду работать, работать и работать. Правда, Давид? Я и так буду работать, потому что люблю петь, но одно дело – петь для себя и своих друзей, а другое – для посторонних. Может, я вообще больше никогда не буду выступать на публике. Как знать.
– О, баронесса, – простонал Легранж, – это будет величайшей ошибкой с вашей стороны!
– Вы так говорите, потому что видите, как ваша треть огромной прибыли уплывает у вас из рук. А я не вижу никакой трагедии в том, что буду жить в этом красивом городе и встречаться с людьми у себя дома, а не смотреть на них со сцены. Мне нравится Новый Орлеан. Что, если я решу остаться здесь на ближайшие три месяца? А может, и на три года? Что тогда будет с моими контрактами?
Легранж промямлил что-то невразумительное. Давид взял громкий аккорд на рояле и вновь принялся писать.
– Вот что я вам скажу, мсье Легранж. С тех пор, как я приехала в эту страну, я пела, где хотела. Я все устраивала сама и не получала никаких жалких тридцать три и три десятых процента, мсье Легранж. Я даже не получала половины. Я получала все сто! Зачем же мне платить вам за то, что я с легкостью могу сделать сама? Вы думаете, я плачу за статьи в газетах? Только за маленькие сообщения о месте и времени выступления, а репортеры сами заботятся обо всем остальном. Вы думаете, я создаю себе дурную славу, потому что мне нравится, когда на меня глазеют и показывают пальцами? Естественно, я не против этого, потому что скандальная репутация привлекает на мои концерты публику, которая иначе вообще бы не пришла. Так ведь, Давид?
– Да, баронесса. – Снова удар по клавишам и скрип пера.
– А уж когда эти люди приходят, они слушают самую прекрасную музыку, которую когда-либо написал композитор и исполнила певица. Я выполняю благороднейшую миссию! Я несу людям Искусство в стране, где Искусства никогда не было! Искусство и Красоту! Эти люди уходят после концерта с таким чувством, будто общались со сказочной принцессой. Баронессой! Настоящая, живая баронесса вошла в их жизнь! Прекрасная женщина, которая поет, как соловей! И даже лучше соловья!
– Истинная правда, баронесса, истинная правда, – поспешно согласился Легранж.
– Кроме того, – добавила я резко, – я не могу себе позволить иметь импресарио. У меня нет для него лишней трети. Я бедная женщина, мсье, и у меня много забот. Кормить столько ртов, вести дом, хозяйство… Просто совсем ничего не остается! А теперь – вы и так уже заняли у меня достаточно времени, сэр. До свидания.
Он неловко поклонился и вышел из комнаты. Я совсем забыла о посетителе, который дожидался меня в холле.
