приготовил бы тебе растворимый кофе на водопроводной горячей воде. И все-таки давай не будем говорить о моем напарнике в его отсутствие.
– Он мой муж, и я буду говорить о нем, когда захочу.
Она заправила волосы за ухо. Они были длинные, темные, с проседью.
Тоцци сел и снял крышку со своего стакана.
– Ты сказала, что собираешься что-то мне сообщить? Так что же случилось?
Лоррейн глубоко вдохнула и медленно выдохнула, прежде чем заговорить.
– Сегодня утром умер дядя Пит.
Хорошо.
– О... – сказал Тоцци, мешая свой кофе пластмассовой палочкой. – Я огорчен.
– Нет, ты не огорчен. – Лоррейн осуждающе подняла брови. – Ты никогда не любил дядю Пита.
– Это он никогда не любил меня.
– Но послушай, Майкл...
– Нет, не перебивай меня. Он никогда никого не любил.
– Об умершем так не говорят, Майкл.
– Нет уж, Лоррейн, послушай. Я ничего против него не имею. Просто он никогда меня не любил, вот и все. Он не любил меня, когда я был маленьким, он не любил меня, когда я вырос. Когда мои родители приходили навестить его – я был тогда ребенком, – он всегда запирал меня одного на заднем дворе. Там было такое количество всякого хлама – странно, что я не погиб. Помню, там было два старых холодильника с исправными дверьми. Ты знаешь, дети часто залезают в холодильники и там задыхаются. Я не говорю, что дядя Пит хотел, чтобы я умер в холодильнике, но он ни разу не побеспокоился о том, чтобы расчистить это место, сделать его немного безопаснее, а ведь у него время от времени бывали племянники и племянницы. Нет-нет, ты послушай. Поскольку он был крестным моего отца, мы к нему приходили, по крайней мере, раз в месяц, так что именно я был тем ребенком, чья жизнь находилась в постоянной опасности. Понимаешь, что я имею в виду? Дядя Пит не любил меня. Это очевидно.
Жалкий старый осел.
– Это не так, Майкл.
– Сколько ему было, Лоррейн? Девяносто три, девяносто четыре? Ей-богу, он хорошо пожил. – Тоцци поднес стакан к губам. – Если, конечно, это можно назвать жизнью.
– Майкл!
– Давай будем честными. Малый жил как нищий, без всякой на то необходимости. Его дом был оплачен, он получал хорошую пенсию плюс социальное пособие. Но он предпочитал жить как бродяга. Это его право. И ненавидеть меня он точно имел право.
– Майкл, дядя Пит не ненавидел тебя. Я могу это доказать.
– Как? – Тоцци извлек из коробки сдобное печенье – рождественское деревце с зелеными искорками.
Она залезла в карман своего пальто и вынула связку ключей.
– Дядя Пит назначил тебя своим душеприказчиком. Вот ключи от его дома.
Она положила ключи на стол и подтолкнула их к нему. Тоцци посмотрел на ключи, печенье застыло у его рта. Он вздохнул и положил печенье. Вот черт.
– Ты разыгрываешь меня, Лоррейн?
Она отпила кофе и покачала головой.
– Нет, не разыгрываю.
Он уставился на ключи. Мне это нужно, как дыра в голове.
Лоррейн рассмеялась.
– Майкл, сейчас ты напоминаешь моего соседа, когда он находит собачье дерьмо на своем газоне.
– Я рад, что ты находишь это веселым. – Он снова взял рождественское деревце и откусил половину. – А кстати, откуда у тебя эти ключи?
– Адвокат дяди Пита звонил тебе в офис, но ему сказали, что ты занят в суде, поэтому он позвонил мне. Дядя Пит включил меня второй в список родственников – после тебя.
– Но почему же он не назначил своим душеприказчиком тебя?
Лоррейн пожала плечами.
– Потому что тебя он любил больше, – произнесла она с улыбкой Моны Лизы, посасывая кофе из стаканчика.
– Нет, нет и нет. Должно быть, это потому, что мой отец его крестник. Вот он и выбрал меня.
– Тогда почему он не назначил душеприказчиком твоего отца?
– Потому что он ненавидел мою мать. Никогда ей не доверял.
– Ради Бога, Майкл, перестань.
– Но это правда. Он не доверял ей, потому что она не итальянка. Возможно, поэтому он и меня не любил. Я – полукровка.
– Тогда почему же он все-таки выбрал тебя?
– Месть.
Тоцци выудил еще одно печенье – колокольчик с красными крапинками, отправил его в рот и машинально стал жевать, потом осознал, что сделал это в состоянии крайнего раздражения: он никогда не ел окрашенного в красный цвет. Все красные красители содержат канцерогенные вещества. Вот черт.
Лоррейн порылась в коробке и вытащила печенье, на котором ничего не было.
– Ты не переработаешься, Майкл. Быть душеприказчиком – не такое уж сложное занятие.
– Ты думаешь? Я бы предпочел стать генеральным секретарем ООН. Посуди сама. Ничего хорошего, кроме неприятностей, это не принесет. Сразу обнаружится огромное количество двоюродных братьев, о которых я раньше и слыхом не слыхивал. Они пронюхают о завещании и тут же примутся за дело. Начнут клятвенно утверждать, что были близки к дядюшке Питу и потому имеют какие-то особые права. И на кого они набросятся, когда не получат того, на что рассчитывали? Против кого затеют судебные разборки? А? Против душеприказчика, то есть против меня. – Тоцци извлек гладкое печенье с грецким орешком посередине. – Кроме того, именно сейчас у меня нет на это времени. Я пригвожден к этому процессу по делу Фигаро. – Он сжал печеньице, и оно рассыпалось в его руке. – Черт.
– Ну и не надо лезть из кожи. Университет до конца января на зимних каникулах. В следующем семестре я веду всего один курс. Весь лекционный материал сохранился у меня от прошлого года, так что много готовиться к занятиям не придется. Поэтому часть дел я смогу взять на себя.
– Правда? А я думал, ты разрисовываешь квартиру Гиббонса, делаешь ее более пригодной для жизни. Теперь, когда ты там поселилась.
Лоррейн очень серьезно посмотрела на него. Она не улыбалась.
– Вот уже две недели я воюю с Гиббонсом из-за цвета. Ему не нравится ничего из того, что я предлагаю. Он говорит, что мой вкус слишком домашний, слишком сусальный.
– А ты не можешь пойти на компромисс?
– Знал бы ты, что он предлагает в виде компромисса, – вздохнула Лоррейн. – Грязно-розовый. И можешь себе представить почему? Так окрашены стены в помещениях для допросов в полиции. Предполагается, что этот цвет умиротворяюще действует на допрашиваемых. – Она взяла очередное печенье – колокольчик с красными канцерогенными крапинками.
– А разве не выпускается розовая краска, которая понравилась бы вам обоим?
– Ненавижу розовый цвет. А этот ужасный синий палас в прихожей? Гиббонс утверждает, что он ему нравится, и ни за что не хочет, чтобы я его поменяла.
Тоцци нахмурился и пожал плечами.
– Не так уж он и плох.
Тоцци вспомнил этот синий палас. Такого же цвета были плиссированные юбочки из шерстяной ткани, которые Лесли Хэллоран обычно носила вместе с блейзерами-матросками. Это была ее школьная форма. Он вспомнил также синюю джинсовую мини-юбку и белую кружевную блузку, которые были на ней на танцевальном вечере студентов-второкурсников в канун Дня всех святых. В тот вечер он едва не пригласил ее танцевать.
