знакомого батюшку, с волосами, заплетенными в длинную, но жидкую косицу. Батюшка покупал себе брюки с красными лампасами. Он стыдливо объяснял продавцу, что брюки — для брата, живущего под Ставрополем, но Ахмет тут же придумал драматическую историю о роковой любви батюшки к одной казачке, из-за чего тому приходится переодеваться казаком.
Они купили Андрею приличный костюм и всю остальную одежду, а Ахмет от себя, хоть Лидочка и возражала, небольшой, из натуральной кожи несессер.
— Это тебе на целый век, — сказал он Андрею.
А Андрей, который теперь способен был услышать в обычных словах совсем иной, связаный с его судьбой смысл, кивнул и сказал:
— Может быть, и на век.
Лидочка не слышала этих слов, она выбирала для Андрея запонки — они должны были быть скромными и в то же время достойными ее Андрюши. Запонки продавались с небольшой витрины, где лежали ремни, свернутые в тугие часовые пружины, заколки для галстуков, брелоки и цепочки для часов.
— У тебя часы хорошо идут? — спросила Лидочка.
— Что с ними станется?
— Они же в воде были.
Андрей спохватился, что нечаянно забыл об утренних событиях. Он поднес часы к уху — они молчали.
— Давай лучше починим, — сказал он.
— А может, новые купим?
— Я к ним привык, — сказал Андрей, — их мне отчим подарил в шестнадцать лет.
— Как знаешь, — сказала Лидочка. — Тогда пошли покупать ботинки.
На улице стало жарко и влажно — здесь было куда влажнее, чем в Трапезунде — может быть, оттого, что горы были покрыты пышными лесами, стекавшими к самой воде и готовыми поглотить Батум, если отсюда уйдут люди. Андрей уговорил друзей выпить сельтерской. Они уселись под навесом, и вкус сельтерской вдруг напомнил Ялту тринадцатого года и первую встречу с Лидочкой.
— Я сначала у тебя шляпу сбил, а потом познакомились, помнишь? — спросил Андрей.
— А я тогда думала, что тебе понравилась Маргарита.
Андрей накрыл ладонью кисть Лидочки. Ахмет сказал:
— Не буду я с вами ходить по магазинам, не дело это для джигита.
— Спать — вот дело для джигита, — сказал Андрей.
— Встретимся за обедом, — сказал Ахмет, — Лидочка тебя проводит. Она знает. А то мне сегодня уезжать, а дела еще не сделаны.
Ахмет церемонно откланялся.
— Если ты хочешь ревновать, — сказала Лидочка, — то оснований у тебя нет никаких. Ахмет сделал для нас больше, чем ты думаешь.
Андрей смотрел на Лидочку и старался найти в ней перемены — или хотя бы отражение перемен, происходящих в мире. Он как бы проверил — и в этом тоже была ревность, — на месте ли родинка на виске и так же ли правая бровь чуть выше левой.
Они еще долго просидели в том кафе и разговаривали. Они втягивались в разговор постепенно, и разговор, становившийся все более доверительным, возвращал им ощущение близости — Лидочка рассказала ему, как провела несколько дней без него, пока ждали вести из Трапезунда, как потом Ахмет нашел место на шхуне и как ужасно было это путешествие.
— Ну это зря, — говорил Андрей, — это совсем не нужно было. В море сейчас так опасно… ты же знаешь…
— Я рада, что приехала сюда.
На Лидочке было летнее платье с глубоким вырезом, открывавшим даже выемку между грудей, и в ней поблескивала капелька пота. Андрею вдруг захотелось поцеловать именно это место. И Лидочка перехватила его мысль, ее рука поднялась, закрывая вырез. Но тут же она улыбнулась и опустила руку.
— Здесь жарко, — сказала она.
— Получается, что ты моя должница, — сказал Андрей, смущенный тем, как Лидочка подсмотрела его мысль, — я тебя жду почти три месяца, а ты — две недели.
— Глупенький, какие две недели! Я чуть ли не полгода здесь прожила. Даже на твоей могиле была.
— Что? Я не понял, прости, я не понял шутки.
— Это не шутка. Я расскажу тебе все, только если можно, не сейчас.
— Почему не сейчас?
Лидочка уже взяла себя в руки.
— Потому что это долгая история, а нам сначала надо купить ботинки. А то такие, как ты, утопленники все раскупят.
При этом слове настроение Андрея, так поднявшееся за последние минуты, рухнуло вниз, как с обрыва. Слово «утопленники», не означавшее для Лидочки ничего, кроме напоминания о собственном страхе, пока они ждали прихода миноносца, Андрею обернулось воем из открытых иллюминаторов «Измаила» и черными шариками человеческих голов на засоренном море вокруг транспорта.
— Извини, — сказала Лидочка, — я не подумала.
— Ничего.
— А это что было? Мина?
— Наверное, мина, — сказал Андрей. — Но это случилось как раз когда искали другую мину.
— Другую?
— Но это тоже длинная история.
Андрей взял Лидочку за пальцы и, склонившись к ним, поцеловал — пальцы были прохладными, несмотря на жару.
Лидочка освободила руку и сказала:
— Здесь не принято.
— Мне плевать, — сообщил Андрей. — В конце концов все знают, что ты моя жена.
— Кроме меня, — сказала Лидочка.
До обеда они успели побывать в еще трех магазинах. Андрей заметил, как оскудели прилавки за последние месяцы. Лидочка сказала, что так теперь везде — во всей стране. В России инфляция, и выражается она в исчезновении товаров — торговцы, ожидая будущих подорожаний, припрятывают товар, а промышленники не спешат поставлять его, тоже ожидая подорожания. Всем, кто что-то делает или продает, подорожание выгодно. А денег у тех, кто работает, больше не становится. И все понимают, что революция будет снова, только еще более кровавая и жестокая — уж очень народ разочарован в первой революции.
Андрей вполуха слушал ученические рассуждения Лидочки. В будущую новую революцию он не верил — наступала острая реакция на переживания этого утра, голова болела, Движения стали какими-то замедленными, словно он продвигался в воде. Даже наклоняться, чтобы примерить ботинки, было трудно.
А еще хуже стало ему за обедом, особенно когда Ахмет уговорил его заказать по старой памяти шампанское — он громко поспорил с Лидочкой — кто платит за обед, а у Андрея стала кружиться голова, и ему казалось, что он слышит, как совсем близко внутри него работает машина «Измаила», и он снова стоит в коридоре возле каюты, в которой разоружают адскую машину…
Лидочка почувствовала, что Андрею не по себе, и сказала, что надо вернуться в гостиницу. Андрею пора отдохнуть. Ахмет хотел было, чтобы они остались и выпили еще кофе, но Андрей согласился с Лидочкой — он был ей благодарен.
Они отошли довольно далеко от гостиницы, на улице не было видно ни одного извозчика — пришлось брести пешком, стараясь держаться в тени деревьев.
Навстречу им ехал извозчик.
В коляске сидел крестьянский сын Иван Иванович. При виде Андрея он пригнулся. Андрей
