– Я не хочу быть мучеником, – сказал я.
У нас было плохо с солью, отец Николай использовал вместо нее золу от очага. Так что рыбу и грибы мне на дорогу мы сушили. У нас с Сеней было свое хозяйство – и неплохое. Мы собрали всякие вещи по деревенским домам – у нас были и кружки, и бутылки, и кастрюли, и горшки. С одеждой было хуже
– ткани почти не сохранились. Но я сделал Сене длинную распашонку из докторского халата, который унес из питомника. Может быть, эта одежда была не очень красивой, но Арсению она нравилась.
Остатков халата хватило мне на заплечную суму.
Сеня не хотел отпускать меня, но я обещал вернуться скоро. Я попросил отца Николая и Сенечку собирать и заготавливать на зиму побольше еды – ведь, может быть, я приведу с собой людей.
Я уже был почти готов к походу и решил начать его с бывшего города Серпухова, как случилось событие, изменившее мои планы.
Странный след я обнаружил возле деревни в низине, у родника.
Я возвращался с добычей, собранной по чердакам. На одном я отыскал сундук, в котором сохранились ремни, высохшие, но крепкие, а также резиновые подошвы. Я был рад такому улову.
День был жаркий, солнце стояло высоко. Я спустился к роднику.
И понял, что недавно здесь кто-то был.
Тонкие ветки у самой воды были сломаны, а на мокрой низине возле воды был виден странный след – будто к роднику подъезжал автомобиль на старых шинах.
Я сразу насторожился. Но вокруг стояла глубокая полуденная тягучая тишина. Жужжали насекомые, пели птицы. Как могла сюда заехать машина?
Я осторожно пошел в сторону, куда вел след. Я должен был выяснить, что это такое. Любой неизвестный здесь – смертельная опасность.
Я вновь увидел след наверху, в траве – трава была примята таким же колесом, как и у родника. Причем это случилось совсем недавно – ведь трава скоро поднимается и забывает о том, что ее примяли.
Следуя за незнакомцем, я вышел из деревни и бывшими огородами дошел до заросшей осиной пашни. Интуиция говорила мне, что чужой рядом.
Я достал кинжал. И замер, прижавшись боком к толстому стволу.
И тогда я услышал голос:
– Не бойтесь меня.
Голос был высоким, будто детским, и в то же время не настоящим – такие голоса звучат во сне, заманивая тебя в темную чащу леса.
Я повернулся в ту сторону, откуда он донесся. Сплошная листва лещины была недвижна.
– Я не сделаю вам зла, – сказал голос.
– Тогда выходите, – сказал я. – Почему вы прячетесь?
– Потому что вы можете испугаться и убить меня, – ответил голос.
– Почему я должен испугаться?
– Потому что вы меня раньше не видели.
– Смешно, – сказал я. – Мало ли кого я раньше не видел!
Между стеной листвы и мной была небольшая прогалина, метра в три, поросшая невысокой травой.
– Выходите, – сказал я. – А то получается неправильно: вы меня видите, а я вас – нет.
Листья раздались, и на поляну вывалилось чудовище, вид которого неизбежно должен вызвать отвращение у любого нормального человека.
Я отшатнулся от громадной, толстой, метра в полтора длиной, а толщиной в человеческий торс, мохнатой гусеницы, поднявшейся на задние ноги и шевелящей перед блестящим панцирным животом несколькими парами снабженных когтями передних лап. Глаза этого существа были стеклянными, большими и неподвижными.
Я отшатнулся, но не убежал.
– Вам страшно? – спросила гусеница. – Но я совершенно безобиден.
– Я знаю, – сказал я. – Это от неожиданности. Я и не знал, что вы бываете таким большим… то есть я не знал, что вы умеете говорить! Черт побери…
Ползун опустился, как бы садясь и изгибая в мою сторону нижнюю часть тела.
– Вы меня не боитесь, – сказал он утвердительно. – Вы меня знаете?
– Так вы же ползун! – сказал я.
– Нас так называют здесь, – согласился ползун. – Но я здесь один и я убежден, что мы с вами раньше не встречались.
– А я и не говорю, что встречались, – сказал я. – Только вы ползун, и я никогда не подозревал, что ползуны разумные. Мы же вас тысячами на переработку пускали!
– Что вы сказали?
– Я работал раньше, – сказал я, – на кондитерской фабрике. Там убивали таких как вы, маленьких. Только я не убивал – я грузил в контейнеры.
– Вы там были! – Голос ползуна поднялся до крещендо. – Вы это видели!
– Но ползуны несознательные, неразумные, – сказал я. – Я это видел. Я знаю.
– Вы там были! – простонал ползун.
Он был мною недоволен.
– А вы там тоже были? – спросил я. – И убежали, да?
После долгой паузы ползун сказал:
– Да.
– А почему вы разумный, а они нет?
– Скажите, – ползун отвернул голову от меня и стал столбиком, опираясь о землю двумя парами крепких, широко расставленных лап. – Скажите, а если вы родите маленького человека, совсем маленького, и сразу отнесете его на кондитерскую фабрику, он будет разумным?
– Это ваши дети?
– Это совсем маленькие, – сказал ползун. – Они еще не умеют говорить. Они еще не умеют думать. Им надо жить четыре года, пять лет, чтобы научиться говорить. Вы теперь понимаете?
– Так что же, получается, что спонсоры едят ваших детей?
– Вы тоже едите чужих детей, – сказал ползун невесело. – Вы едите рыб и животных, вы едите яйца птиц, которые еще не умеют говорить.
– Но мы не едим тех, кто разумный.
– А никто не знает, что маленький ползун будет когда-то разумным. Этого никому не говорят. Даже большинство спонсоров об этом не знают. Есть инкубаторы, в них выводят маленьких. Потом их немного растят. Потом их убивают. Это очень полезная пища, спонсоры ее кушают, но они не знают, что они кушают.
Я верил этой гусенице и не боялся ее. Но я же кидал убитых ползунов в контейнеры!..
– Вы не виноваты, – сказал ползун. – Вы не знали. Спонсоры кушают всех. Они кушают вашу планету, они кушали нашу планету.
– Но матери… где матери малышей?
– Мне сложно объяснить систему размножения, – сказал ползун. – Это надо изучать. Если интересно, я потом расскажу.
– Значит, взрослых ползунов здесь нет?
– Взрослый – я, – сказал ползун. – Они завозят сюда оплодотворенную икру – это экономично. И никто не знает.
– Но зачем? Разве на Земле мало пищи?
– Есть пища, а есть оптимальная пища, – сказал ползун, покачиваясь, как кобра, желающая нанести укус. – Наши дети – идеальная пища. Теперь ее потребуется больше. Людей станет еще меньше, а такой пищи надо больше.
– Вы знаете, что людей будет меньше?
