отправляться не домой, на ночь-то глядя, не извозчика взявши, к своей охтинской симпатии поехать и даже не в один из тех домов, где обычно играет в карты или ужинает, стремиться? Нет, он, изволите ли видеть, пешком собрался в сторону Адмиралтейства, где делать ему вроде бы совершенно нечего…
- Пора, - сказал Пушкин.
Они двинулись следом на приличном расстоянии, держась с ленивой непринужденностью праздных гуляк, благо немец вел себя, словно и мысли не допускал о пустившихся по пятам соглядатаях: ни разу не обернулся, не ускорил шага и не замедлил, ступая размеренно, будто практиковал систему доктора Лодера…
Наплавной мост на Васильевский остров, тускло-желтые фонари, покачиваясь под стылым ветерком, бросают блики на темную воду. Послышался скрип досок - немец миновал мост той же размеренной походкой. Они, выждав должное время, пошли следом. Впереди светили огни Васильевского. Немец шагал целеустремленно, как человек, имеющий точную цель.
- В эту пору тут мазурики пошаливают, - сказал Красовский вполголоса. - Не дай бог, облегчат немчуру не только от денег, но и от бумаг… Что тогда?
- Вмешаемся, - решительно сказал Пушкин. - Выступим в роли благородных случайных спасителей и удалимся… Что еще остается?
Как известно любому старому петербуржцу, Васильевский остров со старых времен представляет собою примечательное место, где обширные огороды и деревянные домишки перемешаны с солидными кирпичными зданиями в самом причудливом сочетании. Только миновал внушительный особняк, уютно светящийся многочисленными окнами, - как оказался у длиннющего хлипкого забора, за которым тянутся грядки и побрехивает мелкая, судя по лаю, собачонка. А там потянулся целый квартал не достроенных по какой-то причине домов: шеренга пустых каменных коробок, зияющих темными проемами окон, кое-где подведенных под крышу, а кое-где таковой лишенных. В таких вот местах и таился отчаянный народ, озабоченный содержимым карманов ближнего своего, порой оттуда явственно доносился тихий свист и перешептывание - так что Пушкин с Красовским держали поближе пистолеты, а Тимоша, избегавший любого рода баталий, ускорял шаг, чтобы не отстать от спутников.
Немец маячил впереди, вышагивая с той же дурацкой размеренностью. Ничто в его поведении не позволяло думать, что он опасается разбойников - то ли храбр был, то ли не принимал в расчет опасностей…
Поначалу решили, что Готлиб свернет к Гавани - но он направился в противоположную сторону, по широкому пустырю - и им пришлось приотстать, чтобы ненароком не попасться на глаза. Еще один недостроенный дом в два этажа, с возведенными уже стропилами, сквозь которые светили звезды. Прибавив шагу, троица укрылась в его тени…
И вовремя. Немец вдруг впервые за все время остановился и принялся озираться с самым недвусмысленным видом: все говорило за то, что он озаботился возможной слежкой. Не обнаружив, должно быть, ничего тревожащего, он ускорил шаг и подошел к добротному дощатому забору, окружавшему уединенный деревянный домик: виднелась только его крыша с печной трубой. Дом, судя по первым наблюдениям, роскошью не блистал, но был добротен и содержался в порядке, а это свидетельствовало о том, что проживали в нем постоянно: иначе хозяйственный окрестный народ, не обремененный особым почтением к чужой собственности, давно бы, как водится, принялся растаскивать забор на дрова.
- Господа, - сказал Красовский тихо. - А не перебраться ли нам во-он туда, в аллею? Оттуда наблюдать будет, ей-же-ей, сподручнее… И нас там никто из дома не углядит.
- Пожалуй, - сказал Пушкин, разглядывая помянутую аллею, порядком запущенную, заросшую диким кустарником. - Нет, подождите…
- Что такое?
- Сдается мне, что кто-то уже пришел к этой мысли раньше нас. Присмотритесь к тому вон дереву, напротив которого вырыта яма…
- Тьфу ты, и правда… - сказал Красовский. - Ишь, притаился…
За деревом прятался человек, судя по его дислокации и позе, терпеливо и пристально наблюдавший за тем самым домом, куда юркнул немец.
- Интересная конкуренция, - сказал Красовский. - Других что-то не видно, он там один… Что будем делать?
- А что прикажете делать с человеком, который пока что никаких противозаконных действий не допускает? - усмехнулся Пушкин. - Вполне возможно, он из воровской шайки, но где к тому доказательства? Не спускайте с него глаз на всякий случай, вот и все…
- Александр Сергеич, немчура! - воскликнул Тимоша.
Действительно, из калитки - которую кто-то невидимый снаружи тщательно за ним затворил - показался немец. Он не сказал ни слова на прощанье, сразу же повернулся к домику спиной и решительно зашагал прочь, в том направлении, откуда явился. На сей раз его шаги были гораздо быстрее, словно он испытывал нешуточное облегчение - такое впечатление сложилось у наблюдавших.
Времени, чтобы принять какое-то решение, оставалось всего ничего, и Красовский забеспокоился первым:
- Что делать будем?
Пушкин не колебался. Решение пришло внезапно, но не выглядело неосмотрительным…
- Что будем делать… - повторил он. - А сцапаем-ка голубчика за шиворот и расспросим о странностях, в кои замешан. Самое время, когда застигнут ин флагранти…
- Дело, - сказал Красовский. - Благо и время, и место подходящие. Орать может сколько ему угодно, подумают, дело житейское, грабят болезного…
- Орать он не должен.
- Понято, Александр Сергеич…
Они, осторожненько переступая, укрылись за углом недостроенного дома, мимо которого немец, если решил возвращаться той же дорогой, никак не мог не пройти. Так оно и оказалось: совсем рядом с ними, надежно укрывшимися в тени, выдвинулась из-за угла длинная тень быстрыми шагами спешившего человека…
Они бросились. Красовский, сорвав с себя картуз, надежно зажал им немцу рот, и вдвоем с Пушкиным они поволокли пленника в проем будущей двери. Тимоша суетился возле, делая вид, что принимает самое деятельное участие. Поскольку толку от него было мало, Пушкин распорядился:
- Побудь на карауле снаружи. Поглядывай…
Тимоша кивнул, но наружу не пошел, поместился в проеме, то и дело выглядывая, - ну что с ним поделать, в баталиях, подобных нынешней, бесполезен…
Немец дрожал крупной дрожью, оттесненный в угол, откуда ему никак было не вырваться мимо двух стороживших его людей. Встряхнув картуз перед тем, как вернуть его на голову, Красовский сказал недовольно:
- Ишь, чуть насквозь не прогрыз в ажитации. Ежели каждый так будет, картузов не напасешься…
- Господа, бога ради, не убивайте! - тихонечко взмолился господин Готлиб, прижимаясь к кирпичной неоштукатуренной стене. - При мне есть деньги, часы недурны… Помилосердствуйте!
Охвативший его страх был понятен: в подобных местах ограбленных дочиста частенько находили с рассветом убитыми…
- Убивать мы вас не будем, - сказал Пушкин. - А вот что касаемо Сибири - боюсь, придется вам пропутешествовать в эти гостеприимные края на казенный счет… Нынче же.
Он видел - глаза привыкли к полумраку, - что немца буквально-таки передернуло судорогой от безмерного удивления:
- Что вы сказали? Да вы кто?
Не было надобности вести с ним хитрые словесные поединки. И Пушкин сказал, не в силах скрыть злорадство:
- Вы, господин Штауэр, в солидных годах, на солидной должности, не из-за рубежей к нам прибыли, а рождены в Российской империи, подданным коей являетесь. А потому не говорите, будто вам не известно смиренное казенное заведение под названием Третье отделение… Есть у нас, уж не посетуйте,
