Пиранья. Алмазный спецназ

подошли к трапу, долго смотрели на берег, причем один, судя по движениям, что-то постоянно тараторил в такую же портативную рацию. Трудно было определить точно, но что-то в их суете подсказывало Мазуру: покойничка обнаружили. Видимо, примерно знали, где он должен обретаться. Им, надо полагать, инстинктивно хотелось кинуться в погоню, но они тут же сообразили: а куда бежать, собственно, в каком направлении? И за кем? Берег пуст, только в кабаке веселуха, любой мало-мальски сообразительный человек тут же поймет: нападавшие ни за что не станут отираться на пирсе, ожидая возмездия...

В конце концов те двое исчезли в недрах корабля. Рация больше лампочкой вызова не мигала, и это убеждало Мазура, что часовой все же обнаружен. Это, разумеется, держат в тайне от непосвященного экипажа, который, скорее всего, так и дрыхнет по койкам. Но наверняка связались с начальством, то бишь главарями... ну, может оказаться, что главарь тоже на корабле. И что? Возьмем крайний случай: они сообразят насчет бомбы и начнут лихорадочно ее искать. Ни за что не успеют. Бомбочек полдюжины, они не на виду, для мало-мальски результативных поисков попросту не хватит людей...

Эта сторона дела Мазура не беспокоила ничуть. Слегка напрягало другое. Во исполнение договоренности он уже трижды пытался связаться с Егором, и всякий раз автоматический оператор приятным женским голоском отвечал на приличном английском, что абонент либо пребывает вне пределов досягаемости, либо отключил аппарат.

А вот это должно было насторожить и менее опытного человека, чем Мазур, поскольку было категорически неправильно. Потомок казаков должен был сидеть с телефоном возле уха, как раз изнывая в ожидании звонка. Он ведь не знал не то что точного, но даже примерного времени пожара, не мог же засесть затемно где-нибудь в соседней рощице с камерой наизготовку — не дурак же...

В общем, Мазур тревожился всерьез. Еще и оттого, что этакое молчание открывало простор для превеликого множества версий, самых разнообразных и категорически друг другу противоречивших, а значит, в данный момент, собственным размышлением ни за что не докопаешься до истины. Стрингера могли зацапать те, на ком он собирался зашибить неплохую деньгу, — он-то как раз не опытный разведчик и не спецназовец, ему свободно могли сесть на хвост, и давным-давно... нет, произойди это давно, вряд ли Мазуру с Анкой позволили бы попасть на судно... Стрингер мог вести какую-то свою игру: скажем, не доверяя Мазуру до конца, послать за ним хвоста (его-то Анка и засекла на пляже), а потом шакал объектива, узнав, что оба обосновались в «стекляшке» и пьянствуют самогонку с людьми из экипажа «Ориона», догадался, что к чему, заблаговременно засел с камерой в соседней рощице, потому и отключил телефон, уверенный, что все и так сладится... Наконец, самое смешное, могла произойти одна из той сотни-другой непредвиденных случайностей, что ставили на грань провала операции и посерьезнее. Скажем, обожрался наш труженик кинематографа несвежими омарами и угодил в больницу, ногу подвернул, наконец, случайно утопил телефон где-нибудь в таком месте, откуда его извлечь уже не представляется возможным...

Если так, не стоит нервничать. По большому счету, сохранившиеся там и сям фотографии Мазура ничему особенно не навредят. Но если тут не случайность, а чьи-то умышленные действия...

Стоп. А что может грозить в этомслучае? Засада в коттеджике? Сомнительно. Засада ждала бы опять-таки здесь. Черт, столько вариантов, версий, логических цепочек, что невозможно утверждать что-то определенное...

— Время, — тихонько произнесла Анка.

Спохватившись, Мазур глянул на часы — и в самом деле, настало время. Внесем поправки в несколько десятков секунд — как-никак меж его часами и прозаическими стрелками и электронными устройствами бомбочек не может не быть мелких расхождений, и потом, нужно какое-то время, чтобы пламя распространилось настолько, чтобы стать заметным снаружи...

— Что ж ничего нет, м-мать...

— Терпение, — сказал Мазур, — это ж не атомная бомба, чтобы в первый же миг дать о себе знать на десять верст вокруг. Вообще, если прикинуть...

— Ага! — ликующе выдохнула Анка. — Вон-вон-вон!

Мазур присмотрелся к правому борту. Положительно, она не ошиблась: из приоткрытого иллюминатора сочилась тонюсенькая, но явственно видимая полосочка черного дыма, ширившаяся на глазах, разбухавшая, вот уже черный дым клочьями повалил, и еще, в другом месте, и в третьем, и из вентиляционного люка рванултолстой вертикальной струей — безветрие ведь на дворе — густой дым... Занялось!

Мазур ощутил чувство глубокого удовлетворения. Никакой осечки, никакого провала, все разворачивалось, как и было задумано, есть повод испытать мимолетную гордость...

Дым валил весьма живописно и чертовски обильно. Можно представить, что творится внутри — пожары развернулись на совесть, все, что способно гореть, таки пылает, команду уже наверняка подняли пожарной тревогой...

Но сами они не справятся. Черта лысого. Немногословный, очень респектабельного вида спецзаверял Мазура, что выброшенная бомбочками пылающая химическая дрянь так просто не поддастся ни огнетушителям, ни брандспойтам, и, прежде чем она выгорит, повозиться придется...

Должно быть, к тем же выводам очень быстро пришли и на корабле (по палубе уже заполошно носились расхристанные фигуры). Справа послышалось леденящее душу завывание, словно белым днем какой-нибудь голливудский оборотень въяви объявился, показались вспышки красных и синих огней, и на пирсе объявились две огромные пожарные машины американского образца, мигая огнями и завывая сиренами, затормозили возле «Ориона», и оттуда сыпанули проворные ребята в белых мешковатых комбинезонах, шлемах и респираторах. Судя по надписям, пожарки были из управления порта.

Вот теперь все раскручивалось по полной программе — с суетой пожарных, разматыванием шлангов, облаками удушливо-черного дыма, многолюдством и долетавшими даже сюда криками. В «стекляшке» оставались равнодушны к развернувшемуся на их глазах позорищу (как именовались зрелища в Древней Руси). Только два субъекта выскочили оттуда и, явственно шатаясь, кинулись к судну — белые, ага, кто ж еще, как не члены команды...

Так-так-так... Снова послышался вой сирен — только на сей раз мелодия иная. Снова заблистали красные и синие огни, но красовались они не на пожарных машинах, а на двух закрытых фургонах оливкового цвета. На них не было ни надписей, ни каких бы то ни было опознавательных знаков, но от фургонов за километр шибало армией, конторами, в общем, униформой и стволами...

Фургоны подлетели так близко, как только смогли, оттуда, из распахнувшихся задних дверец, прямо-таки толпой повалили чернокожие в камуфляже, высоких ботинках, с автоматическими винтовками, в черных, лихо заломленных беретах. Целеустремленной оравой, расталкивая пожарных, ломанулись к трапу и длинной цепочкой потянулись на борт, исчезая в недрах корабля.

Мазур злорадно ухмыльнулся. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы быстренько сделать вывод: это может быть только бандочка того самого помянутого подполковника, который жаждет взмыть повыше на каком-нибудь звонкомделе... Значит, все задуманное Егором благополучно претворяется в жизнь? Надо полагать, и сам он пребывает в добром здравии...

— Очаровательно, — сказала Анка. — Не зря я ноги раздвигала на весь размах...

Мазур хмыкнул:

— Вот видишь, двойное удовольствие получила...

— Да какое там удовольствие. Примитивный тип, к тому же с перепою и не мог толком ничего... Ну что, пора линять?

— Пора, — сказал Мазур — делать нам тут больше нечего...

— Давай направление, командир.

Мазур раздумывал недолго. Вернее всего было бы незамедлительно отправиться на явку, к хозяину катера, сесть за штурвал и покинуть морем сию гостеприимную державу. Но для столь решительного отступления вроде бы не было оснований...

— Возвращаемся в домик, — сказал он решительно. — Дело даже не в пожитках, гори они огнем. Нужно для надежности все отпечатки стереть...

— Слушаюсь, командир, — нейтральным тоном ответила Анка.