задумчиво крутя головой и насвистывая под нос какую-то чепуху.
Очередная незнакомая дверь. Они оказались под открытым небом, спустились по фасонной каменной лестнице и оказались на галерее у самого моря. Вид открывался прямо-таки фантастический — справа и слева огни многочисленных особняков, в море — ярко освещенные яхты, и парусные, и похожие скорее на звездолеты, ночное море в отблесках, крупные звезды, верхушки пальм на их фоне.
Увы, Мазуру не дали полюбоваться этой красотой.
— Выводы? — спросила Олеся насквозь деловым тоном. — Они у вас определенно сформулированы, по лицу видно...
— Это наши, — сказал Мазур.
— В каком смысле?
Мазур повернулся к ней — в феерическом полумраке она выглядела гораздо моложе и еще красивее, — сказал скучным менторским тоном:
— На президентскую дачку напали люди, прошедшие подготовку по методикам советского спецназа. Картина, конечно, не полная, Фред прав касаемо того, что стопроцентной достоверности добиться невозможно, но все равно... Лично у меня уверенность стопроцентная. Это почерк. У каждого он свой. У янкесов, у англичан, у израильтян, у марокканцев... зря вы усмехнулись, у марокканцев, к слову, неплохой спецназ. В данном случае мы имели дело с классической атакой по методикам советского спецназа. Именно советского, как мне представляется. Эти ребятки когда-то были неплохо выдрессированы, они уже не пацаны, вроде меня дядьки, но, как видите, на многое еще способны... Такое вот резюме. У нас два варианта. Либо я пару-тройку часов объясняю вам старательно и подробно, почему пришел к таким выводам, либо вы поверите на слово профессионалу, гарантирующему стопроцентную точность предпринятой экспертизы... Слово за вами.
Олеся, почти не задумываясь, сказала негромко:
— Знаете, меня жизнь приучила доверять профессионалам... Так что обойдемся без многочасовой лекции. Значит, наши... Со старой выучкой. Логично. Столько безработных спецов разбрелось на заработки по белу свету... Вы, наверное, лучше меня знаете.
Мазур досадливо поморщился — это была все же болезненная тема. Кто-кто, а он прекрасно знал. Когда обрушилась империя, масса неплохо подготовленных людей осталась не у дел — и немалое их число кинулось подкалымить. Впрочем, иные работали на новых хозяев идеи ради, но от денег тоже не отказывались. А поскольку за их жутковатые таланты неплохо платили в любой точке земного шара, то хваткие соотечественники всплывали в Иностранном легионе, в охране всевозможных экзотических лидеров (и среди тех, кто за приличные деньги пытался этих лидеров свергнуть или прикончить), за штурвалом сомнительных самолетов, перевозивших оружие...
— Ну что же, — сказала Олеся, о чем-то думая, — по крайней мере, теперь можно кое-что конкретизировать. Были отрывочные сведения, что в Джале, на сопредельной территории, появились странноватые ребята, в том числе и славяне... Вы ведь и в Джале когда-то отметились?
— Было дело, — сказал Мазур. — Двадцать лет назад все было практически так же — «активная оппозиция», приютившаяся в Джале, пальба и покушения... Что дальше?
— Дальше? Дальше мы с вами предпримем короткую морскую прогулку... напрочь лишенную романтики.
— Понятно. Пулемет получать по ходу дела?
— Ну что вы... Ничего такого не предвидится... — она загадочно улыбнулась. — По крайней мере, сегодня... Что вы на меня так смотрите? По-моему, это не просто мужской интерес, тут что-то другое...
Поколебавшись, Мазур ответил честно:
— Подыскиваю для вас точное определение. Одно-единственное слово, которым вас можно закодировать.
— И?
— Русалка, — сказал Мазур.
— Спасибо за комплимент...
— Это не комплимент. Таким мне представляется ваш образ. Вас легко представить в морских волнах, безмятежно расчесывающей волосы золотым гребнем и поющей для обалдевших моряков с какого- нибудь галеона...
Олеся подняла брови:
— Странный вы человек.
— Почему?
— Отпускаете несомненные комплименты, но интонация у вас при этом совершенно не игривая...
— Я просто думаю вслух, — сказал Мазур.
— Значит, мне ждать осады по всем правилам? Ну, не смущайтесь, вполне естественная реакция...
— Я же у вас на службе, — сказал Мазур. — Слуга, питающий мысли по отношению к даме, — зрелище жалкое...
— Я не впервые замечаю за вами эту черточку — стремитесь себя словно бы принизить. Это защитная реакция против новых, непривычных условий?
— Не знаю, — сказал Мазур.
Олеся придвинулась к нему вплотную и заглянула в глаза с непонятным выражением лица:
— А может, это просто такой способ держаться настоящим мачо? Посредством мнимого самоуничижения? Вы же прекрасно понимаете, что вовсе не у меня на службе, мы с вами оба на службе — и, могу вас заверить, к тому, что отвечает понятию «слуга», ни вы, ни я не подходим, мы с вами — высокооплачиваемые специалисты. А что до дам... — она с легкой брезгливостью на лице прислушалась к пьяному гомону и женским визгам, долетавшим из зала. — Как человек, знакомый с проблемой изнутри, могу вас заверить: подавляющее большинство здешних дамочек — откровенная дешевка, не имеющая ничего общего со старой, классической аристократий. Черт его знает, сколько времени пройдет, пока из этого сословия выкристаллизуется нечто, заслуживающее названия аристократии, элиты. Пока что это — дорвавшиеся до чана с икрой люди с голодной юностью...
— У них есть деньги.
— Это, пожалуй, единственное, что меня в них привлекает, — сказала Олеся, морщась, — да еще то, что при определенной хватке можно часть этих денег направить в свой карман... Я не слишком цинична для русалки?
— В самую пропорцию, — сказал Мазур со светской улыбкой. — Я ведь тоже не ради идеалов здесь оказался...
— Пойдемте? Нам пора.
Направляясь следом за ней, Мазур чуточку злорадно думал, что в его словах, если хорошо знать суть вопроса, и не было особенных комплиментов. Ибо русалка, как учит нас многовековой опыт мореплавания — существо не только очаровательное, но еще и злонамеренное, далеко не всегда завораживающее моряков пленительной песней ради любовных утех. По достоверным свидетельствам, тут порой встречается и чисто гастрономический интерес. Всякое бывало...
Веселье в зале уже достигло накала и непринужденности деревенской свадьбы. Глянув мимоходом на эстраду, Мазур форменным образом обалдел.
Вместо полуголых «Свиристелок», хохотавших и повизгивавших за ближайшими к эстраде столиками, — там выламывался экспонат мужского пола, наряженный в добротном русском стиле, то ли исконно-посконном, то ли лубочном: синяя косоворотка, расшитая золотом, подпоясанная крученым шнурком, мешковатые полосатые штаны, заправленные в ослепительно надраенные, собранные классической «гармошкой» сапоги, балалайка в руках, картуз с лаковым козырьком на буйной головушке...
Вот только этот гарный парубок был на физиономию немногим светлее, чем его начищенные до сияния сапоги. Поскольку оказался классическим негром, или, как положено у аборигенов выражаться, афроамериканцем. Этот негритянский афроамериканец старательно вихлялся на сцене, делая вид, что
