Начали набор высоты до отметки семь тысяч метров: вокруг Берлинского кольца противовоздушной обороны заградительные аэростаты, врежешься – костей не соберешь, плюс прожектора, бьющие на шесть километров, плюс зенитки на радиусе в сотню километров... Опять глотнули кислорода. И примолкли, внутренне готовясь к предстоящему. Цель была где-то рядом, совсем рядом, еще немного – и, говоря газетным языком, перед ними появится вражеское логово...
– Вот оно, – облегченно сказал Беркович.
Над горизонтом прямо по курсу появилось бледное зарево... нет, не зарево, зарево бывает от пожаров, а тут разгоралось, разрасталось, ширилось ровное белое сияние, какое возникает ночью над освещенным мирным городом...
Спартак несколько секунд тупо смотрел на этот свет, пока до него наконец не дошло. Ну да, Берлин действительно был освещен!
– Во гады, – сквозь зубы процедил стрелок-радист. – Затемнение ни фига не соблюдают.
– Спасибо бы сказал – нам-то оно и сподручнее будет...
– Тихо, – напряженно скомандовал Спартак. – Снижаемся для захода на цель.
А гигантский город жил своей беззаботной жизнью. Горели уличные фонари, ходили микроскопические трамвайчики, блестела вода в Шпрее, сверкала паутина рельсов вокруг Штеттинского вокзала...
– Что, и здесь нас за своих принимают? – не удержался Черкесов. И нервно хохотнул.
Никто ему не ответил. С такой высоты город был похож на подробную карту, и захочешь – не заблудишься. Вот она, цель: корпуса завода Готлиба – темные крыши административных зданий, столбики заводских труб, аккуратненькие узкоколейки, алюминиевые ангары...
– Мы над объектом, – доложил штурман. И повторил взволнованно: – Мы над объектом!
– Произвести бомбометание, – сдавленно приказал Спартак.
«Господи, помоги...»
Что делает Беркович, он не видел, но представлял себе отчетливо: вот штурман быстро рассчитывает угол прицеливания и снос... устанавливает данные на прицеле... Открывает бомболюки... снимает бомбы с предохранителей...
И нажимает кнопку.
Едва заметно качнулся пол под ногами, и Беркович почти выкрикнул:
– Бомбометание произведено!
С отчаянно колотящимся сердцем Котляревский тут же заложил левый вираж. Две бомбы ЗАБ-100 ухнули вниз, пошел отсчет: сорок, тридцать девять, тридцать восемь...
И точно при счете «ноль» среди заводских строений бесшумно вспухли огненные цветы. А вдалеке, где-то у вокзала, – еще и еще, совсем в другом месте, и огненные реки хлынули на Берлин!
– Есть! – заорал Черкесов так, что зафонил гетеродин в наушниках. – Получайте!
Спартак вроде бы тоже что-то орал в полном восторге – он не помнил. И штурман вопил, бессвязно, победно: напряжение последних минут требовало эмоциональной разрядки.
– Сделали! Всем шампанского!
– На хрен шампанское! Коньяка!
– Шила!
– И по Звезде Героя! Каждому!
– Ур-р-ра!!!
...Но эйфория накатила – и столь же быстро исчезла, оставив после себя першение в горле и чувство небывалого облегчения. Будто, говоря банально, гора с плеч свалилась.
Все удалось. Операция завершена успешно. Приказ выполнен. Враг поражен в самое сердце...
(Звучит банально? Ну, если вам нравятся более циничные выражения, то получите: испытанное после сброса бомб ощущение было сродни мощнейшему оргазму. И нечего ухмыляться. Равно как и морщиться.)
Теперь дело за малым: унести ноги и целыми вернуться домой.
– Уходим!..
Что именно произошло через минуту, Котляревский сообразил не сразу. Просто почудилось, что в глазах потемнело – то ли от ора, то ли от бурного выброса адреналина в кровь... Но – нет. Оказалось, это весь город практически разом погрузился в темноту, будто повернули гигантский рубильник. Выключились все фонари, лампы и прочее освещение витрин и штрассе – и на фоне охватившего Берлин мрака костры, вспыхнувшие на месте бомбовых разрывов, стали видны вовсе уж отчетливо...
А потом ночное небо тут и там прорезали прожекторы, десятки прожекторов, заметались, зашарили жадно в поисках добычи.
Надо отдать немцам должное: мигом сообразили, педанты фиговы, что к чему, и немедля приняли противовоздушные меры... И небо стало адом. Представить себе это невозможно, это надо видеть и прочувствовать на собственной шкуре – что такое зенитный отстрел. Когда сотни снарядов, оставляя за собой трассирующий след, взмывают в ночную тьму и взрываются хаотично, обращаясь в клубы белесого дыма, а за ними уже летят следующие, и взрывы везде, повсеместно, со всех сторон – слева, справа, над машиной, под, сзади и прямо по курсу. Будто находишься в самом центре первомайского салюта... красиво, да, вот только каждый – каждый! – из снарядов может разнести тебя в клочья.
От прожекторов и разрывов уходили ломаной линией, то и дело меняя направление и высоту.
Справа, на встречно-пересекающемся курсе, мелькнуло бортовыми фарами звено истребителей. От перехватчиков уходили, заглушая моторы, – выхлопные трубы на «ДБ» не были оборудованы пламегасителями...
И, пожалуй, ушли бы.
Трудно сказать, случайно или все ж таки из-за того, что Котляревский не был профессиональным пилотом бомбардировщика... в общем, в какой-то жуткий момент ощупывающий небо луч легонько коснулся крыла «ДБ», двинулся в сторону, тут же вернулся – и уже не отставал. Кабину залил ослепительно-белый свет. Спартак громко матернулся. Попытался уйти маневром влево-вниз и резким увеличением скорости. Не удалось, конечно. Да тут и сам товарищ Нестеров не ушел бы – прожектор следовал за бомбардировщиком как приклеенный, а чуть погодя к нему присоединился второй, взяв самолет в перекрестье лучей. И спустя минуту огонь зенитных батарей сосредоточился на высвеченном крохотном силуэте в безоблачном небе...
И если до сих пор они продирались сквозь ад, то теперь это был ад, возведенный в энную степень.
Разрывы следовали один за другим, не прекращаясь ни на секунду, семитонную машину бросало из стороны в сторону, как бумажный самолетик в порывах ветра. И вообще создавалось полное впечатление, что они угодили в исполинский барабан для измельчения щебня – грохот стоял такой, что аж зубы сводило... Счастье еще, что зенитчики пока не пристрелялись, да и Котляревский, выгнав все посторонние мысли из башки, слившись с машиной воедино, превратившись в элемент ее управления, всячески старался сбить им прицел – резко и беспорядочно менял курс, скорость, высоту, однако осколки снарядов то и дело ширкали по обшивке – пока не пробивая, но ведь это вопрос времени... Долго так, конечно, продолжаться не могло. А когда на них выйдут истребители – амба настанет полная и бесповоротная...
Им помогла опять же случайность. Ну и еще реакция Спартака, наверное. Несколько снарядов рванули под ними практически одновременно и потому как-то особенно гадко, и на мгновение бомбардировщик оказался скрыт дымовой завесой. Лучи прожекторов потеряли цель – и Спартак, вряд ли соображая, что делает, движимый не разумом, а инстинктом, неожиданно для самого себя бросил самолет вправо и вниз, выжимая все что только возможно из неповоротливой машины.
Он уходил прочь из зоны обстрела, забирая в сторону от курса на север и постепенно увеличивая
