Похожая на сказочную крепостную стену из детских книжек гряда теперь оказалось точно по курсу, но – создавалось полное впечатление – не приближалась ни на метр. А противник наверняка разгадал его нехитрый маневр, наверняка уже перестраивается и идет наперерез...
Эх, почему он не на родном «МиГе»! Черта с два стал бы прятаться, принял бой – и еще посмотрели бы, кто кого... Спартак сжал зубы, косясь на приборы. Скорость росла, но медленно-медленно. К рычанию моторов примешался новый звук, сначала тихий, но постепенно нарастающий – низкий, чуть дребезжащий гул: то набегающий поток воздуха пел в элементах фюзеляжа. Давай же, давай, дура тихоходная!..
И словно отвечая безмолвной просьбе, крепостная стена стала потихоньку увеличиваться, потом, по мере приближения, все быстрее, заслоняя собой небо и разгорающийся восход, наползая, как Батыева рать, и...
«ДБ-3» врезался в густой белесый кисель и тут же в нем зарылся, когда вертлявые истребители находились уже на расстоянии прицельного огня. Каковой они и открыли – Спартак различил едва заметные ниточки пулеметных очередей, протянувшиеся откуда-то из-за хвостового оперения бомбардировщика и исчезающие в глубине быстро голубеющего неба, однако характерных щелчков по обшивке не услышал. Хотя – пес его знает, услышишь ли их в такой-то бандуре... Ну, будем считать, с первого раза не попали, и на том спасибо. А в следующий миг бомбардировщик уже исчез в облаках.
Уф... Успели. Успели, а?! Теперь нехай поищут. Проще уж ту самую иголку в стоге сена...
Спартак быстро выровнял машину, снизил скорость, рыскнул влево, чтобы не угодить под шальную очередь, и огляделся. Вроде все в порядке, ветер в дырках, проделанных свинцовыми струями, не свистит, ничего не дымится, нигде не горит, стрелка бензиномера по-прежнему на отметке шестьсот килограммов – значит, и баки не пробиты. Он отер пот со лба (вот странно: холод свинячий, а потеет, как кусок сала) и спросил с тревогой:
– Лешка, живой?
– А фиг ли, – был ответ. – Даже фюзеляж не зацепили, фрицы косоглазые... Что делать-то будем, командир?
– Что-что... – бодро сказал Котляревский. – К своим прорываться. Чуток в облаках попетляем – и на выход, на солнышко.
– Я-асно, – протянул Черкесов. – Да, на солнышко неплохо бы, прохладно тут...
И Котляревский понял, что радист-стрелок тоже понял: до своих долететь – это проблема. Одна надежда – с чужими не поручкаться... Спартак ворочал в голове варианты и так и сяк: ничего не оставалось, кроме как тянуть самолет максимально близко к границе, в идеале – границу перелететь и искать первый попавшийся аэродром. Но сначала требуется спуститься ниже уровня облаков и определить, где это – максимально близкая точка к нашим...
Продираться через облачную завесу на едва плетущемся бомбардировщике – это, знаете ли, занятие не для слабонервных. Спустя буквально две минуты Спартак уже не мог утверждать с полной определенностью – продолжают они лететь, или остановились, увязнув лопастями в беспроглядной пелене, или, может даже, по-рачьи пятятся назад. Моторы работали уверенно и ровно, однако стекла кабины были точно папиросной бумагой оклеены: ни просвета снаружи, ни оттенков, ни клубов и завихрений пара – ничего, только ровная белая муть, неподвижная и вообще никакая. Чувство ориентации в пространстве объявило перекур и отключилось, и единственными его союзниками в этом слепом движении сквозь белое ничто оставались компас да высотомер (ну и вестибулярный аппарат, разумеется), поэтому Спартак старался держать прежний курс, разве что снизился до отметки тысяча восемьсот.
Облачная сырость проникала в кабину, а оттуда – под шлемофон, штатовский комбинезон и в сапоги, и холод, к которому он то ли привык, то ли который уменьшился с потерей высоты, принялся за работу с новой силой. Спартак беззвучно чертыхнулся. На фиг, пора решаться. Чем дольше они будут блуждать в этой манной каше, тем дальше от своих придется сажать машину. Ну!
Он отдал штурвал, и самолет послушно опустил нос. Некоторое время ничего не происходило, потом белая муть снаружи на мгновение поредела – далеко внизу мелькнули серо-желто-коричневые полосы возделанных полей, – потом облака вновь сомкнулись ватным коконом, и неожиданно «ДБ-3», без всякого перехода, оказался в «чистом» воздухе. Вот буквально только что машина висела в сплошном молоке, а теперь вокруг – все как на ладони. В наушниках удивленно присвистнул Черкесов.
Солнце уже поднялось над горизонтом, в полном соответствии с выражением двух молодых прозаиков, расталдыкнув свои лучики по белу светушку. И создавалось стойкое впечатление, что нет вообще никакой войны и никто несколько часов назад не сбрасывал бомбы на столицу Германии. Под днищем бомбардировщика, залитые утренним светом, тянулись бесконечные поля на склонах пологих холмов, прореженные извилистыми ленточками дорог (по одной даже бодро полз крохотный автомобильчик), зеленели в кольцах утреннего тумана островки перелесков, синели озерца... Во – и речка какая-то слева по курсу блестит на солнце, небольшое село вытянулось вдоль берега, и не ручеек это какой-нибудь задрипанный, значит, на картах река стопроцентно должна быть отмечена, где-то тут у нас...
Спартак пошарил вокруг себя, нащупал кожаный планшет.
– А, мать твою!..
Это выкрикнул Черкесов, но Спартак уже и сам увидел. И похолодел.
С севера, поблескивая на солнце плоскостями, им наперерез целеустремленно неслась «двойка» истребителей. Были это те же самые или другие – совершенно неважно, гораздо больше Спартака интересовало, как эти твари вычислили бомбардировщик в облаке, так сказать, водоизмещением несколько сотен тысяч тонн. Не иначе, когда «ДБ» исчез из поля зрения, та парочка вызвала подмогу, и теперь вокруг порхают десятки маленьких шершней с острыми жалами, выискивая жертву...
Да какая разница, откуда они взялись?!
Уходить обратно в облако было поздно. На подлете «двойка» слаженно разошлась, беря одинокую неторопливую цель в клеши.
– Опять гости! – крикнул стрелок-радист.
– Вижу!
По обшивке часто застучало, будто машина угодила в грозовой фронт с градом.
– Да что ж вы не уйметесь никак, козлы?! – заорал Спартак и бросил самолет вниз, резко, едва не сорвавшись в пике.
Во все ускоряющейся кадрили завертелись поля, туманные холмы и по-прежнему неопознанная речка, за спиной раздалось лихорадочное «тах-тах-тах-тах-тах!..» пулемета Черкесова, и тут же ответная очередь навылет прошила фюзеляж. Потянуло горелым. Тело мертвого штурмана вывалилось из-за кресла, ткнулось лбом в продырявленный «фонарь». Над самой кабиной, обгоняя бомбардировщик, с ревом промелькнул темный силуэт с разлапистыми крестами на плоскостях и, заложив резкий вираж, ушел на разворот. Ну точно, «Bf 109»... «ДБ-3» ощутимо качнуло турбулентностью. Второй истребитель пристроился где-то за хвостом и поливал преследуемого свинцом, как из шланга, быстро сокращая дистанцию.
– Жив?! – заорал Спартак.
– Живее некоторых! Стряхнуть не получится?
– А сам как думаешь?..
И снова: «тах-тах-тах-тах-тах!..» На отметке пятьсот метров Спартак изо всех сил потянул на себя штурвал. С превеликой неохотой машина выровнялась, но он продолжал тянуть и тянуть, а когда тангаж увеличился градусов до двадцати, тут же бросил ее на левое крыло... Точнее, попытался бросить – но «ДБ» все ж таки не родной истребок, бомбардировщик был столь же тихоходен, сколь и неповоротлив. Моторы протестующе взвыли, Спартак практически кожей ощутил, как изогнулись лонжероны, не приспособленные к таким нагрузкам, но самолет послушался, встал чуть ли не вертикально. За спиной оторвалось что-то плохо закрепленное и с ведерным грохотом покатилось в сторону хвоста. Безвольное тело штурмана отвалилось от окна и снова пропало из виду, оставив на стекле кровавый бесформенный мазок.
Преследователь проскочил под хвостовым оперением, зато первый истребитель наконец завершил разворот и теперь несся на бомбардировщик, лупя со всей дури по неприкрытому брюху. Пули барабанили по фюзеляжу, превращая железную птицу в форменный дуршлаг. Стрелка на датчике бензиномера принялась медленно вращаться в обратную сторону. И это был не перерасход горючки, это был пробит
