бак.
Спартак ушел еще левее, опять выровнялся, заложил правый вираж... И увидел, как от немецкого перехватчика, плюющегося огнем из-под крыльев, вдруг полетели какие-то ошметки, «Bf» клюнул носом, завалился на правый борт и резко ушел в сторону, оставляя за собой дымный след...
Мама моя, да ведь мы его подбили!!!
– Один: ноль, – приглушенно раздалось в наушниках.
– Лешка! – завопил Спартак в восторге. – Ты его уделал!
– Ну дык... Но ты не боись. Это ничего, это все ерунда. Главное ведь, что отбомбились нормально, теперь уже не страшно...
– Лешка! Ты что... ты ранен?!
– Да есть малёхо...
– Б...дь!
Он в ярости ударил кулаком по стеклу «фонаря».
Оставшийся истребитель зашел справа, со стороны солнца, сделал «свечку», могильным крестом на миг заслонив светило, исчез позади и вновь открыл пальбу. Быстрый и верткий, да? Но любишь бить со спины, да? Ну так получай, с-сука...
– Держись, братишка!
Кабина быстро наполнялась дымом. Откуда дым валил, было непонятно. Ну и плевать.
Спартак сорвал с мокрой, как после душа, головы шлемофон, швырнул за спину и всей тяжестью навалился на штурвал. Земля встала дыбом, понеслись навстречу поля и перелески. На высоте в полсотни метров он перешел в горизонтальный полет – продырявленная машина по инерции просела еще метров на десять, брюхом едва не цепляясь за верхушки сосен, – обогнул холм, второй... Над ухом вдруг оглушительно щелкнуло, и в кабину со свистящим шумом ворвалась струя холодного воздуха: в стекле появилась дырка размером с кулак, от нее в разные стороны разбегались извилистые трещинки. Ого, а ведь могло и зацепить...
Это произошло на третьем холме. В скорости немец, разумеется, превосходил «ДБ» многократно; не прекращая стрельбу, он догнал бомбардировщик, начал маневр обхода... Скорость плюс азарт погони его и погубили – да еще и подвернувшийся аккурат на пути поросший лесом склон. Зазевался фриц. Не вписался в поворот. Не среагировал вовремя.
И влепился в холм, как кулак в ком теста.
С громовым треском полыхнуло в полнеба, ударная волна на излете догнала бомбардировщик, легонько подтолкнула... И коптящие польское небо обломки остались позади.
Два: ноль.
– Леха!
– М-м... Я за него...
– Жив?
Тишина.
– Немного потерпи, а?!
Молчание.
Спартак до боли сжимал штурвал, выискивая место для посадки... Тьфу, черт! Левый мотор судорожно зачихал и умолк, хотя топлива еще оставалось минут на пятнадцать. Ну еще чуть-чуть, а, миленький?! Щас: из мотора повалил копотный дым, показались языки пламени... С бешеной скоростью проносились под самолетом ели, фольгой блеснула давешняя речка, промелькнул и пропал какой-то не то особняк, не то замок с колоннами, пристройками и красной черепичной крышей... И ни одной пригодной под посадочную полосу лужайки.
Ладно, будем садиться как получится. Дым ел глаза, Спартак, щурясь, сбросил скорость до минимальной и плавно отдал штурвал...
На посадку это походило мало, вернее будет сказать – они пропахали лесок, как исполинской бороной. Ломая ветви и чуть ли не выкорчевывая деревья, машина вгрызлась в заросли, вылетела на невесть откуда взявшуюся поляну, с клацаньем обрушилась наземь, ее занесло, развернуло, накренило... А потом все неожиданно закончилось.
...Люк, конечно, заклинило. Разумеется, как же иначе. Кашляя от дыма, Спартак пробрался к месту стрелка-радиста, подхватил Черкесова под мышки и поволок в сторону кабины. Черкесов застонал – жив, Соколиный Глаз! Ну давай, держись, осталось-то совсем немного... Самолет горел, и языки пламени уже лениво лизали внутреннюю обшивку.
В кабине Спартак вышиб стекло «фонаря» – ворвался упоительно свежий ветер, – высунулся наружу, зацепившись кобурой с «ТТ» за край, инстинктивно, как перед парашютированием, определил ноги, потащил за собой безвольного Лешку...
Топливные баки взорвались поочередно, когда они были уже под сенью дерев, метрах в ста от самолета. Заложило уши, накатила жаркая волна...
– А вот салют в честь того, что мы выжили, – хрипло сказал Спартак.
Язык не слушался. В летном обмундировании было жарко, нестерпимо жарко.
Стрелок-радист молчал.
– Правильно, – одобрил Спартак, – вот и помолчи, а то подохнешь раньше срока.
Лешка молчал. Лицо его, поначалу бледное, становилось каким-то синюшным. Надо его перевязать. Пакет с НЗ! – там бинт, лекарства, сухие концентраты... Но не пошевелиться. Как будто пробежал марафонскую дистанцию, а не сидел почти восемь часов в кресле пилота. И Спартак отчего-то никак не мог вспомнить, где должен находиться этот пакет – в кармане комбинезона, что ли? А планшет-то где? В кабине остался?.. И что это гудит – пчелиный рой? Значит, рядом пасека...
– Сейчас, – пробормотал он, – погоди, Леха... Что-то мне...
– Конечно-конечно, – сказал стрелок-радист, не открывая рта. – Я подожду. А ты полежи пока.
– Нет, лежать нельзя, никак нельзя...
Спартак еще успел удивиться тому, что трава отчего-то растет совсем рядом с его лицом (хотя секунду назад он сидел, привалившись спиной к мшистому стволу), еще успел разглядеть букашку, лениво ползущую по стеблю давно облетевшего одуванчика...
А потом пчелиное гудение накрыло его с головой, и Спартак кубарем покатился в черную яму беспамятства.
Вираж второй, авантюрный
Путь к дому
Глава первая
Хваленое польское гостеприимство
Прежде чем сознание вернулось полностью, Спартака охватило яростное ощущение бушующего вокруг пожара, и он дернулся и от этого движения окончательно пришел в себя, как-то разом вернулась ясность мыслей.
Не было пожара – это прямо в лицо светило едва поднявшееся над горизонтом солнце. Тело не чувствовало жара, наоборот, было довольно прохладно, он лежал на земле, вытянувшись во всю длину, чуть приподняв голову из рыхлой сухой земли, увидел свои собственные затрапезные галифе, распоясанную гимнастерку, босые ступни. Вообще-то Спартак именно это под комбинезон и надевал – что похуже,
