научиться пользоваться ножом и вилкой Россию приняли в несколько восьмерок, троек и десяток, но всюду – в качестве шестерки. Престиж втянулся до такой степени, что мочить соседей Россия уже не порывалась и ограничивалась периодическим выжиганием собственных окраин. Ей пытались запретить и это, но после того как несколько иностранных наблюдателей едва унесли ноги со спорных территорий бывшей Империи, Запад отчасти пересмотрел свои взгляды на права человека. Ельцин по части престижа был непредсказуем, как и во всем остальном: сдержанно осудив бомбардировки Югославии, он горячо поддержал Клинтона в деле орального секса, что подняло престиж на недосягаемую высоту. Иногда он дирижировал оркестром, что нагоняло на международное сообщество еще большего ужасу, чем если бы он размахивал ядерным потенциалом.
Путин в первые месяцы своего правления никакой новой линии выработать не мог. Со всех сторон его мучили взаимоисключающими советами. Коммунисты предлагали объединить усатого, бородатого и того, что в платке, и в таком составе влиться в Северную Корею. Либералы в свою очередь требовали даровать автономию Казани, Якутии и Сибири с последующим приданием Москве статуса вольного города. Все сходились на том, что престиж пора поднимать, но чем – представляли с трудом. В результате Путин чудом балансировал на грани грозности и дружелюбия, разъезжая по загранице и давая в каждом новом городе гастроль, состоящую из единственного, но стопроцентно выигрышного номера: он надевал халат, кланялся на четыре стороны и швырял на помост специально обученного человека. Это могло восприниматься и как символ величия державы, и как дружеский жест, призванный потешить собравшихся. Но скоро он показал свой номер практически во всех столицах, а ничего другого не умел; министр Иванов советовал попробовать глотать шпагу, намекая тем самым на сокращение вооружений, но лидер сверхдержавы такого себе позволить не мог – ни в смысле глотания, ни в смысле сокращения.
– Сокращения, – повторил Путин и еще мрачнее заходил по кабинету.
Иногда сверхдержаве подворачивался шанс приподнять престиж за чужой счет, а именно вмешаться в чей-нибудь конфликт и внезапно замирить дерущихся. Подобный прецедент случился еще до Путина, когда Милошевич заставил-таки НАТО взвинтить ему рейтинг путем бомбардировки Белграда; тогда Россия предложила свои услуги в качестве посредника, но Милошевич просил атомную бомбу, а НАТО умоляло не мельтешить, и посредничество не состоялось. Участие сверхдержавы в главном конфликте года ограничилось тем, что американское посольство было обстреляно яйцами, вследствие чего престиж России временно возрос вдвое: страна, которая может позволить себе швырнуть в лицо мировому империализму столько яиц плюс две гранаты, никак не может считаться государством третьего мира. – Слушай, Иванов, – спросил Путин министра иностранных дел по селекторной связи. – Там никто ни с кем, часом, не конфликтует? – А что? – настороженно спросил Иванов. – Да мы бы помирили, понимаешь. Престиж бы подняли. – Гениально! – воскликнул министр. – Как раз в Белграде революция. – Что, опять бомбят? У нас яйца не казенные… – Хуже! – рапортовал Иванов. – Милошевича погнали. Он выборы сфальсифицировал. – Ну и что, подумаешь, дело житейское, – сказал Путин, но тут же одернул себя. – Я хочу сказать, с кем не бывает. – Да, но он хочет и второй тур подтасовать! – Он что, в первом не мог подтасовать как следует? – спросил президент. – Поразительные люди, совершенно не перенимают опыта… – Не мог вот. Теперь свергают его. Коштуницу ставят. – Слушай, – раздумчиво проговорил Путин. – Вообще говоря, это шанс. Мы свое отношение как-нибудь выразили? – Ну… – Иванов замялся. – Как всегда, по стандартной схеме. Подтасовывать нехорошо, но и свергать – нелегитимно. Милошевич нам друг, но демократия дороже. В таком примерно роде. – Тьфу, бред, – поморщился Путин. – Надо их помирить. Нельзя ли как-нибудь того… в Москву их? Я не могу туда лично лететь, у меня своих делов хватает, и вообще это несолидно – чтобы президент сверхдержавы летал во всякую Югославию… – А может, слетаем, дзюдо покажем? – с надеждой спросил Иванов. Он всякий раз по-детски хлопал в ладошки, когда Путин швырял соперника на ковер. – Вот еще, – хмыкнул дзюдоист. – Может, мне имеще «Наука умеет много гитик» сложить? Нет, пусть сюда приезжают. Я их живо помирю. – Сказано – сделано: министр Иванов немедленно позвонил в Белград. – Але, Милошевич? – спросил он. – Приветствую. Как вы насчет немного тут у нас отдохнуть, посмотреть достопримечательности? Что значит – не до того? Вы сейчас где вообще-то? В бегах? Ну и бегите к нам, мы вас не выдадим… Погода прекрасная, и вообще… погуляем, президент фокус покажет… С этим вашим конкурентом переговорим, как бишь его. Может, выторгуем чего. Летите, ей-богу, а то к нам давно никто не летал. (Иванов любил, когда к нам прилетали: тогда устраивался банкет, и можно было повеселиться на халяву.) Что? Никак не можете? Белград горит? Ну тогда ладно… Кстати, вы Коштуницы телефончик не знаете? А то он человек новый, я координат пока не знаю. Да, записываю… Ну, хоп.
Иванов подумал, пожевал губами и набрал телефон Коштуницы. – Але, Коштуница? – спросил он. – С коммунистическим приветом (шутка). Как дела? Как здоровье? Я что звоню-то: вы в Москву не хотите слетать на недельку?
Отличный город, множество достопримечательностей… А, бывали? Что же я вас не заметил? Хотя действительно, вас тогда вообще мало кто знал… Ну еще раз побываете, мы вам встречу организуем, фуршет. – Иванов сглотнул слюну. Он вообще в последнее время был постоянно голоден, поскольку в Лондонах и Парижах нас с некоторых пор принимали по третьему разряду. – Вообще мы помирить вас хотим. Как – с кем, не с женой же! – Иванов хохотнул. – Идейка есть одна. Насчет подружить вас с Милошевичем. Прилетайте, мы живо… Мирись, мирись и больше не дерись! Что значит – заняты? Вас что, часто в сверхдержаву приглашают? А-а, власть берете… Да подождет ваша власть! – И министр в негодовании шлепнул пухлой ладонью по столу. – На фиг вам эта власть в такой недисциплинированной стране, сами подумайте! Гораздо же лучше иметь такого друга, как Милошевич, чем всю эту власть, ей-богу! Приезжайте, мы вас по Москва-реке покатаем… а? Что вы говорите? Телестудию взяли? Ой, мамочки.,. Ну ладно. Тогда мы к вам.
Некоторое время Иванов посидел в задумчивости, потом отзвонил Путину.
– Владим Владимыч! – сказал он со вздохом. – Не хотят.
– Что, оба?
– Ага. Один говорит, Белград у него горит, другой говорит – я власть беру.
– Ну что за люди! – Путин топнул ногой. – Попробовал бы Тито отказаться, если бы его Сталин позвал! Распустились уже, я не знаю, вообще! Ну если гора не вдет к Магомету, пусть идет на фиг. Иванов, собирайся. Полетишь от меня и будешь мирить на месте.
– Да там… – не очень уверенно начал Иванов. – Там поздновато вроде уже мирить-то…
– Так тем более! – рявкнул Путин. – Поздравлять! Бегом!
Через два часа Иванов был уже в Белграде и только там сообразил, что позабыл спросить у Путина, кого, собственно, поздравлять. Он попытался связаться с президентом, но тот был уже занят – его как раз вызвал к себе Абрамович посоветоваться насчет Чукотки, а такие аудиенции прерывать было не принято.
– Мать честная, во я влип-то, – сказал Иванов и пошел поздравлять Милошевича.
– Здравствуйте, – сказал он. – Я Иванов из Москвы, вы меня помните, наверное. Я вам звонил тут недавно.
– Предатели, – сквозь зубы прошипел Милошевич. – Ввели бы пару дивизий, никаких выборов бы не было… Я же ваш форпост в Европе, ренегаты хреновы!
– Я, собственно, чего зашел-то, – продолжал Иванов. – Поздравляю, да, поздравляю. Большой успех.
Глаза Милошевича странно блеснули, но Иванов не обращал внимания.
– А что же вы не встречаете гостя? – спросил он, голодно облизнувшись. – Посол дружественной сверхдержавы приехал, не Олбрайт какая-нибудь. Давайте, давайте. Посидим, покушаем, спокойно все обсудим… Тем более есть повод, да, еще раз поздравляю…
В следующую секунду рядом с улыбающимся лицом Иванова просвистело пущенное уверенной рукой Милошевича пресс-папье, и гость поспешил ретироваться.
– Да, – сказал он себе, – чего-то я напутал. Эй, братушка! Где у вас тут Коштуница?
Коштуница сидел в штаб-квартире объединенной демократической оппозиции и с интересом наблюдал, как десять его сторонников демократично бьют ногами диктора белградского телевидения. На лице его играла блаженная улыбка.
– Здравствуйте, здравствуйте, вот и я, – сказал Иванов, вытирая нога о валяющийся у входа портрет Милошевича. – Я Иванов из Москвы, звонил вам тут недавно. Поздравляю от всего сердца, большой
