Сначала мы не разговаривали. У него в машине был включен приемник, настроенный на волну службы дорожного движения, и Генри говорил в унисон с диктором: «Слушайте наше радио! Вы уделяете нам двадцать две минуты, мы открываем вам целый мир…
Когда мы проехали Голландский туннель, Ребекка обернулась, чтобы поговорить со мной, и я увидела, что она прехорошенькая, хотя, вероятно, не придавала этому значения: высокая смуглянка с большими черными глазами и крохотным золотым пятнышком на носу.
Ребекка сказала, что она художница-пейзажистка и продает водоочистители, чтобы оплачивать аренду мастерской. Когда она заявила: «Вы тоже должны купить один», я подумала, что она поймала меня на золотое пятнышко. А потом она пояснила, что из-за хлора, свинца и ила вода в Нью-Йорке еще хуже, чем в Бостоне.
7
Через несколько часов мы оказались на Лонг-Бич-Айленд и проехали мимо мотеля «Океанский пейзаж», бара «На побережье», бухты «Песчаная гряда». Какой полет фантазии! А дальше — киоски с мороженым, украшенные яркими желтыми и розовыми вывесками. Потом пошли простые дома и длинный неосвещенный участок трассы, и наконец мы въехали в сосняк, скрывавший наш дом от дороги.
Отец сменил старые, практически не дававшие света фонари на прожектора, и дорога была буквально залита огнями. На секунду я забыла о болезни отца и просто обрадовалась, что оказалась дома; вступая в яркий свет прожекторов, я, как обычно, пошутила: «Ат-ти-ка! Ат-ти-ка!»
Войдя на кухню, мы слегка пошатывались от головокружения после долгой дороги. Генри открыл холодильник.
Отец вышел к нам в пижаме и халате из индийской льняной полосатой ткани. Он поцеловал Генри и меня и сказал Ребекке, что рад с ней познакомиться. Он выглядел несколько бледным, и я вспомнила, что он перестал играть в теннис с тех пор, как заболел опоясывающим лишаем.
Мама появилась в купальном халате, ее волосы были с одного бока приглажены, с другого взбиты в замысловатый пучок. Сонным голосом она спросила, не желаем ли мы холодного цыпленка. Она всегда нам его предлагала.
Мы с Генри откупорили пиво, а Ребекка сказала, что уже успела попить воды, и это естественным образом привело нас к теме водоочистителей. Несмотря на то что шел уже второй час ночи, она прикрепила один прибор к нашему крану, чтобы продемонстрировать, как замечательно он работает.
Отец кашлял, и я боялась, что он подхватил бронхиальную инфекцию. Беспокоило меня и то, что он видел, как я переживаю. Я дала ему стакан воды, а потом налила себе.
Ребекка наблюдала, как мы пьем.
— Она ведь стала вкуснее, правда? — последовал ее вопрос.
Отец, казалось, размышлял.
— Она прошла тройную фильтрацию, — сказала Ребекка.
Я призналась, что не успела ее распробовать.
Ребекка предположила, что я, вероятно, вряд ли почувствую разницу, потому что курево притупило мои вкусовые рецепторы.
— По-моему, суть воды в том, что ее вообще не пробуют, — отозвалась я.
Генри взглянул на меня.
— Суть воды?
Я взяла свежие полотенца для Ребекки и провела ее в свою комнату. Мы уже давным-давно разобрали комплекс из нескольких коек, но комната все равно была маленькой, а теперь, когда мне предстояло разделить ее с Ребеккой, казалась еще меньше.
Я вышла, чтобы принести из машины сигареты. Я не курила в доме уже несколько лет, с тех пор как отец бросил курить; отчасти понимала, что мне не следует курить, отчасти делала вид, что вообще не курю.
В домах напротив лагуны не было света. Теперь, когда Лавледис был застроен, он походил скорее на пригород, чем на прибрежный поселок. Никаких болотистых участков, кустарников. Тут и там массивные строения и выложенные булыжником дворы.
Вернувшись в дом, Генри включил телевизор, и гостиную заполнил фильм, который демонстрировали по семнадцатому каналу.
Я спросила:
— Генри, неужели сейчас тебе надо это смотреть?
— Да, — ответил он, играя на воображаемой гитаре. — Особенно сейчас.
В течение минуты я была поглощена экранным зрелищем: сексуальные девицы носились на мотоциклах по Мейн-стрит.
— Послушай, — сказала я, — мне надо с тобой поговорить.
Он снова принялся изображать гитариста и одарил меня глуповатой улыбкой.
— По-моему, тебе не следовало бы так сильно опаздывать, — промолвила я. — Тебе просто перестанут доверять.
— На улицах пробки, — буркнул он и снова уткнулся в телевизор.
Я понимала, что моя речь лишена той силы воздействия, какой обладал Арчи, но тем не менее продолжала:
— Мы должны вести себя так, чтобы папа знал, что он может на нас положиться.
Генри повернулся и поглядел на меня, и мне показалось, что он обдумывал сказанное мною.
— Почему ты именно сейчас решила сказать, что тебя раздражает мое опоздание?
Тут вошла Ребекка.
— Что показывают? — поинтересовалась она.
— Цыпочек на мотоциклах, — ответил Генри. — Или мотоциклы на цыпочках.
— Какая пошлость, — сказала она, присев рядом с ним.
Когда я проснулась, постель Ребекки уже была убрана. Войдя на кухню, я увидела Генри, встряхивавшего коробку с апельсиновым соком.
— Где Ребекка? — спросила я.
Она сказала, что сбежала на дикую природу, чтобы писать картину.
— Она просто использует тебя, чтобы ездить на натуру, — подумала я вслух, а потом спросила, словно мне было еще двенадцать лет: — Это твоя новая подружка?
Генри пожал плечами.
Но я не унималась.
— Зачем ты привез ее сюда, если это не так?
— Она забавная, — ответил он. — И я подумал, что лучше, если здесь будет больше народу.
— Для кого лучше?
— Для всех.
— Ты не должен с ней спать, — сказала я.
— Та-ак, — протянул он. — Ты уже грубишь.
— Ты ей говорил что-нибудь о папе? — спросила я.
Он ответил:
— Конечно нет.
Генри и мама отправились поплавать под парусом, а я осталась на веранде с отцом. Он читал книгу о том, как была создана атомная бомба. Я редактировала Путтермана.
Спустя некоторое время я сказала:
— У меня к тебе вопрос.
Он кивнул.
