— Почему ты никогда не говорил, что ты болен?
— Из эгоизма. Я не хотел думать об этом больше, чем необходимо.
— Я вовсе не выпытываю, чего именно ты пытался избежать. Мне хотелось бы знать причину, по которой ты не говорил это людям.
Он улыбнулся:
— Хорошо сказано.
Он снял очки и стал их протирать. Так он делал всякий раз, когда приводил в порядок свои мысли. Потом сказал, что главной причиной было его нежелание, чтобы люди обращались с ним как с больным, каковым — по его мнению — он не являлся.
И тут я решилась рассказать ему об Арчи.
Отец, казалось, не был расстроен. Он сказал, что рад, что у меня кто-то есть, на кого можно опереться, а это главное.
После чего он вернулся к атомной бомбе, а я — к Путтерману.
Мы обедали на веранде. На столе были вареный омар и мидии, кукуруза в початках, помидоры и свежий хлеб.
Ребекка к тому времени вернулась и умывалась перед обедом.
Генри сидел рядом со мной. Он кивнул в сторону блюда с мидиями и сказал: «Морские влагалища». Я посмотрела на них и поняла, что он имел в виду.
Мама обслуживала нас за столом.
— Тут все местное, кроме омара, — сказала она.
— Неужели и мидии местные? — спросила Ребекка. — Неужели такая чистая вода?
— Вода у нас замечательная, — весело отозвалась мама.
Она подала мне блюдо с маленькими «влагалищами». Я сказала:
— Спасибо, не надо.
— Джейн! — нахмурилась мама. — Эти мидии превосходны.
Несколько минут за столом царило молчание и слышался лишь хруст раковин, а потом отец начал покашливать, и я подумала, что, вероятно, поэтому мама в таком напряжении.
— Отличная кукуруза! — сказала я ей.
Отец спросил Ребекку, как продвигается ее работа над картиной, и она ответила: «Замечательно».
— Мне бы хотелось взглянуть, — сказала мама.
— Покажу, когда закончу, — отозвалась Ребекка.
После обеда отец сказал, что он устал. Мама последовала за ним в спальню, и я услышала ее слова: «Марти, милый, не нужно ли тебе чего-нибудь?»
8
Я проснулась рано и обнаружила, что мама плачет на кухне. Она всегда была ужасной плаксой. В карманах всех ее кофточек и халатов можно было найти скомканные носовые платки. Раньше я, как и все остальные, даже дразнила ее из-за этого. Я крепко обняла ее.
Мама сказала, что у отца высокая температура и его кашель усилился; сейчас он говорит по телефону с доктором Вишняком.
Одеваясь, я услышала его голос в соседней комнате и обратила внимание не на слова, а на тон, которым они произносились. Отец говорил так, словно консультировался с другим врачом о состоянии их общего пациента.
Когда мама сообщила, что доктор Вишняк уговаривал их вернуться в Филадельфию, чтобы сделать рентгеновский снимок, я промолвила:
— Пойду будить Генри.
Она промолчала.
А я добавила:
— Наверное, я тоже понадоблюсь папе.
— О'кей, — ответила мама, хотя видно было, что ей этого не хотелось.
Мы завтракали на веранде. Генри развлекал нас рассказами о своем боссе Альдо, великом архитекторе из Италии. Целыми днями Альдо разыгрывал в офисе оперные сцены, из-за чего все вокруг казалось более значительным и драматичным.
Для наглядности Генри сымпровизировал оперу на тему вызова механика.
— Трансмиссия! — пропел он баритоном. — Нет, нет, нет! Такого у нас не бывает…
Отец настаивал, чтобы я осталась здесь и наслаждалась уикендом до конца.
— Я еду с вами, — заявила я. — Вы же не сможете вести машину.
— Мамочка отвезет меня, — сказал он.
— Когда она возила тебя в последний раз? — поинтересовалась я.
И напомнила ему, что она управляет машиной, как велосипедом. На спусках она выключала двигатель и снова включала его только тогда, когда машина останавливалась.
— Хватит тебе! — буркнула мама. Она показывала Генри, что лежит в холодильнике, когда в гостиную вошла Ребекка.
— Доктор Розеналь плохо себя чувствует, — сообщила ей мама. — Мы отвезем его в город.
— Он съел много мидий? — спросила Ребекка.
— Это не из-за мидий, — ответила мама.
Мне было жаль, что Ребекка, оказавшись в нашем доме, не знает, что здесь происходит.
В дверях отец пожал Ребекке руку и промолвил:
— Надеюсь, мы еще встретимся.
На секунду я подумала, что он имел в виду «если я буду жив», но тут же отбросила эту мысль.
— Я тоже надеюсь, — сказала я ей. — Спасибо за отличную воду. Генри сказал:
— Позвони мне.
Рентген не выявил никакой патологии, однако Эли — доктор Вишняк — привез к нам в дом баллон с кислородом, умещающийся в обычном портфеле. Баллон был размером с младенца и стоял возле кровати.
Отец, казалось, был рад, что оказался дома. Родители жили там уже много лет, и у них было все необходимое. Как только отец улегся в постель под свежую простыню и синее хлопчатое одеяло, ему, по всей видимости, стало лучше.
Я сказала об этом маме.
— Я так рада, что покрасила комнаты, — сказала она. — Теперь чувствуется разница.
— Да, — согласилась я, хотя и затруднилась бы сказать, с чем именно я соглашаюсь.
К обеду у отца понизилась температура, и он начал шутить. Глотнув воды, он сказал:
— Луиза, эта вода явно не прошла тройную фильтрацию.
Я взяла напрокат видеокассету с приключенческим фильмом, который ему нравился. Когда мы его смотрели, раздался телефонный звонок. Звонил Генри. Отец дал мне знак выключить видеомагнитофон, что я и сделала со словами: «Заткнись, ослиная задница!»
Отец фыркнул. Генри спросил:
— Отец в самом деле в порядке?
— В самом деле, — ответила я.
