стала поглаживать мою ладонь.
Не сводя глаз с Жобелии, я застыла на месте и думала только о том, как бы не впасть в истерику от ее рассказа: мне хотелось то ли выть от злости по причине безумства этого мира, то ли кататься со смеху – по той же причине.
Как быть дальше? Что сейчас важнее всего? Я пыталась найти ответы, а Жобелия по-прежнему щурилась, улыбалась и поглаживала мою руку.
– Бабушка. – Помолчав, я высвободила руку и положила свою ладонь поверх бабкиной. – Тебе бы не хотелось вернуться?
– Куда?
– Вместе со мной, в Общину, на ферму, в Верхне-Пасхальное Закланье. Остаться с нами насовсем.
– Там ее призрак! – быстро ответила Жобелия, по-детски вытаращив глаза, но тут же потупилась. – Хотя… ты ведь – не призрак, – пробормотала она. – Может, теперь все образуется. Прямо не знаю…
– Все наладится, я уверена. По-моему, твое место – среди нас.
– А вдруг не наладится? Ну, хорошо, ты не призрак, а она?
– Поверь, ее там не будет. Давай попробуем, бабушка, – настаивала я. – Для начала поживешь недельку-другую – посмотришь, как тебе это понравится. Сюда ты всегда успеешь перебраться, а может, в какой-нибудь другой пансионат, поближе к нам.
– За мной нужен уход, милая.
– Уход мы обеспечим, – пообещала я. – Думаю, я скоро буду дома и тогда сама стану за тобой ухаживать.
Она призадумалась.
– А телевизор у вас есть?
– Телевизора, допустим, нет.
– Хм. Ну, что ж поделаешь, – проговорила она. – Впрочем, невелика разница. Памяти-то у меня все равно не стало. – Она рассеянно уставилась на меня. – Ты точно знаешь, что наши согласятся меня принять?
– Все без исключения, – ответила я, а про себя подумала: почти не пришлось кривить душой.
Жобелия не сводила с меня глаз.
– Не сон ли это?
– Нет, не сон, и я – не призрак.
– Замечательно. Будь это сон, я бы не захотела просыпаться.
Она зевнула. Я поймала себя на том, что и сама не могу унять зевоту.
– Вижу, ты устала, милая, – сказала она, поглаживая мои руки. – Оставайся у меня ночевать. Так будет лучше. – Она кивком указала на вторую кровать. – Прямо тут и ляжешь. Договорились?
Я обвела глазами комнату, прикидывая, где можно повесить мой гамак. Но комната была для этого совершенно не приспособлена. Впрочем, я настолько обессилела, что могла бы уснуть и на полу – это был не худший вариант.
– А разве можно? -.спросила я.
– Отчего же нельзя? – сказала Жобелия. – Ложись. Спи.
И я осталась у нее на ночлег. Раз уж повесить гамак было решительно некуда, я устроила себе гнездышко на полу, между двух кроватей, укрывшись ничейным одеялом.
Двоюродная бабка пожелала мне спокойной ночи и потушила свет. Сон сморил меня почти сразу. Видно, мозги попросту отключились, вернулись в шоковое состояние. Последнее, что мне запомнилось, – это бабкин шепот:
– Малютка Айсис. Кто бы мог подумать?
Тут я уснула.
Меня разбудило хлопанье дверей и звяканье посуды. За окном было светло. От голода у меня урчало в животе. Голова кружилась. С трудом перекатившись на другой бок.
я подняла голову и увидела, что бабка Жобелия смотрит на меня сверху с ласковой улыбкой.
– Доброе утро, – сказала она. – Гляди-ка, и вправду настоящая.
– Доброе утро, бабушка, – проскрипела я. – Конечно, настоящая: не сон и не призрак.
– Славно. – В коридоре опять что-то звякнуло, теперь уже прямо за дверью. – Надо тебе уносить ноги, пока не поздно.
– Ты права.
Я вскочила, наспех застелила пустую кровать лежавшим под дверью покрывалом и вернула на место стопку бабушкиной одежды. Пригладила волосы ладонью, потерла щеки. Потом присела на корточки у изголовья и, прощаясь, взяла Жобелию за руку.
– Помнишь вчерашний уговор? – прошептала я. – Переедешь к нам жить?
– Ах, ты об этом? Право, не знаю, – ответила она. – Совсем памяти нет. А ты серьезно? Ну, не могу сказать. Подумаю на досуге, милая, если не забуду.
– Уж ты, пожалуйста, не забудь, бабушка.
Жобелия нахмурилась:
– Я тебе вчера говорила, какие у меня были видения? Говорила про особый Дар? Кажется, да. Я бы и раньше давно рассказала, да ты бы не поняла, мала еще была, а мне пришлось бежать от ее призрака. Я тебе говорила?
– Говорила. – Я осторожно пожала ее мягкую, сухую ладонь. – И про видения. И про Дар – как ты его передала дальше.
– Это хорошо. Я рада.
Из коридора слышались голоса. Они удалялись, но я не стала медлить и поцеловала бабушку в лоб.
– Побегу, – сказала я. – Но скоро вернусь. И заберу тебя домой, если будет твое согласие.
– Ладно, ладно, милая. Будь умницей. И запомни: нельзя откровенничать с мужчинами.
– Запомнила. Бабушка?..
– Да, милая?
Я скосила глаза на коробку, которая осталась стоять на ночном столике.
– Ты позволишь мне взять расчетную книжку и десятифунтовую бумажку? Обещаю вернуть в целости и сохранности.
– Конечно, бери, милая. А фотографии не возьмешь?
– Одну, если можно – дедушкину.
– Можно, можно. Хоть все забирай. Меня они не волнуют. Уже давно. Пусть молодые волнуются, так я считаю. Да только им, видно, наплевать. А тебе не наплевать. Нет, даже не так: тебя это заботит.
Фотография, расчетная книжка и десятифунтовая купюра перекочевали во внутренний карман моей куртки.
– Спасибо тебе, – сказала я.
– Не за что.
– До свидания, бабушка.
– Да-да. Ммм… Спасибо, что проведала.
Отодвинув занавеску, я убедилась, что путь свободен, бросила рюкзак на дорожку, а потом спрыгнула с подоконника. Смыться удалось без помех; через час я уже была на вокзале в Гамильтоне.
Прошло совсем немного времени, и поезд уже вез меня в Глазго.
Сидя у окна, за которым мелькали пейзажи, дома и хитросплетения железнодорожных линий, я качала головой и бормотала себе под нос. Меня совершенно не интересовало, что думают на этот счет попутчики, но место рядом со мной так никто и не занял, хотя поезд, похоже, был набит под завязку.
Жобелия. Видения. Деньги. Сальвадор. Умм. Черные… Как будто недостаточно было того, что свалилось на меня в последние дни. Будет ли этому конец? Какие еще крайности ждут впереди? Я даже не
