— А что потом? — спросил я многозначительно-осторожно, как всякий самый задумчивый мудак в компании.
— Ты, Серега, вообще в делах ничего не петришь — и сиди, помалкивай в тряпочку! — отшил меня Сашка и добавил снисходительно: — Мы тебя не за деловитость ценим.
— Потом мы передадим компьютеры заказчикам… — медленно, с пробуксовкой стал включаться Кот. — И получим…
— Ребята, мы получим несметное состояние! — приплясывая от возбуждения, сообщил Хитрый Пес. — После возврата кредита, процентов, выплаты взяток, перевозок, потерь на обратном трансфере из рублей в доллары, поскольку дешевые доллары пока предпочтительнее дорогих рублей, короче, после всего нам останется около восьми миллионов долларов…
Сашка, как вдохновенный танцор, исполнивший наконец свою партию лебединой песни, замолчал обессиленно. Кот задумчиво мурлыкал, но он все-таки больше думал в этот момент о выпивке и бабах, поэтому остался впоследствии на вторых ролях.
А я? Я не мог думать о дурацких бреднях Хитрого Пса про какие-то мифические миллионы — даю честное слово, я до этого никогда живого доллара в руках на держал.
Я думал о том, что мир спасет красота в виде моего нового, нечеловечески шикарного плаща, я так хотел поделиться с людьми зрелищем этого прекрасного лондонского «фога», я так хотел, чтобы мои земляки все видели, как может быть прекрасен спасенный моим плащом мир, что в конце концов сам предложил Коту:
— А не пора ли нам в люди, Кот? Надо идти к ним, высекать из них, как из камня, водку. Покажем им всем кузькину мать в виде моего плаща…
Сашка остался убирать стол и готовить закуску для продолжения праздника Плащевизации. Мы с Котом отправились по каким-то магазинным подсобкам — в стране лютовала горбачевская борьба с пьянством, потом оказались почему-то в ресторане Дома литераторов, потом у каких-то знакомых, потом у незнакомых, и я всех их спасал, демонстрируя красоту своего плаща, а некоторым, наиболее симпатичным, даже давал померить.
Мы плавно проходили три стадии опьянения, о которых нас предупреждали еще в школе — стеклянный, оловянный, деревянный.
Домой попал под утро, полуживой. Крался по коридору, как диверсант, конечно, что-то с грохотом опрокинул, и мама, выглянув на шум, сказала восхищенно-весело:
— Ой, сынок, какая на тебе красивая жилетка!
Плащ где-то потерялся по дороге. На празднованиях, посвященных ему.
Осталась от него на память невыразимой красоты подстежка благородных цветов радуги, сорванной c неба пьяным художником.
Пролетел я. Вышло так, что променял я компьютерные миллионы на свитку, да и ее черт в преисподнюю унес.
Смешно сказать — Серебровский таки провернул при помощи Кота операцию с компьютерами, миллионы стали реальностью, и Хитрый Пес заложил начало своей сегодняшней империи. После компьютеризации началась ваучеризация, потом приватизация и окончательная долларизация всей страны.
А я по-прежнему жалел о потерянном плаще неземной красоты больше, чем о том, что меня не взяли в компаньоны неслыханного бизнеса.
Наверное, я бы и сам не пошел в бизнес. Как правильно заметил однажды великий пролетарский письменник — рожденный ползать летать не может.
Летать мог только крылатый конь Пегас. Но он был не верный, а капризный, своенравный и злопамятный.
Хитрый Пес сказал очень давно, что ценит меня не за деловитость. Надо бы при случае спросить — а за что?
А он скорее всего ответит мне так же, как сказал минуту назад какому-то шустрому мальчонке- журналисту:
— Все, что выгодно мне, — выгодно России! Это и есть мое мироощущение — здесь, сегодня, сейчас…
КОТ БОЙКО: МОЯ ЛЮБОВЬ
— Не стой в дверях, как рассыльный, — засмеялась Марина. — Иди сюда…
И покатились, серебряно зажурчали шарики у нее под языком.
— Точите нож, мочите солью кнут, — предложил я осипшим голосом.
— Ну нет! — покачала Марина головой. — Как ты говорил раньше — давай я тебя покиссаю… Не чужие все-таки…
Не обняла, не прижалась, почти ко мне не притронулась — потянулась на цыпочках и чмокнула в щеку. По-товарищески, по-братски. Без всякой туманящей голову страсти, мешающей жить, никому не нужной чувственности, так сказать, без неуместной между чужими сексуальности.
Эх, Марина, просил ведь тебя — не оглядывайся на горящий Содом! Мой сладостный соляной столп.
Держал ее осторожно за плечи, смотрел в это лицо — мое проклятие, мое благословение, чертову усмешку, ангельский приветик, удивительный лик богородицы, вышедшей на панель. Волшебная навесная печать-кустодия на свернувшемся свитке с прописью моей судьбы.
Женьшеньщина моя.
Столько мечтал сказать, а увидел и спросил глупость:
— Как живешь?
— Фантастика! Картинки с выставки! — прищурилась Марина. — Слышал, наверное, в губернаторши я нынче подалась!
— А если моего друга в губернаторы не возьмут?
— Типун тебе на язык! Тогда мне конец — Сашка от досады в президенты прорвется. А у царицы морской, сам знаешь, как сказочка закончилась…
— А чем плохо? — спросил я серьезно. — Сидишь ты, старуха, у разбитого корыта, а тут и я иду с большой рыбалки, старик победитель, с главным призом — аккуратно вырезанной дыркой от бублика…
— Я-то все время думала, что Сашка и есть ведущий наш старик рыбак, — усмехнулась Марина.
— Нет, Марина, Сашка не рыбак. Он у нас золотая рыбка…
— Ага, интере-е-сно, — протянула Марина. — Итак, я у разбитого корыта, ты с дыркой от бублика. Как говорит мой умный муж, надежный инвестмент в будущее! Что происходит?
— Начинаем сказку сначала…
Марина долго смотрела мне в глаза, потом обняла меня, прижала мою голову к груди, быстро, волнуясь, чуть картаво сказала:
— Кот дорогой, ты ничего не понял! Мерзкая старуха и золотая рыбка — это один и тот же персонаж! Старуха всю жизнь обманывала его… Рыбка уплыла, когда старик устал мечтать…
— Марина, я никогда не устану мечтать о тебе, — сказал я шепотом, и острая нежная сила вздымала и раскачивала меня, и я летел без памяти и направления, как воздушный змей. — Без тебя жизнь не пляшет… Для меня ничего не изменилось… С первого дня…
Она оттолкнула меня.
— Перестань, Кот! Все ушло! Жизнь изменилась! Мне ни с кем не было так хорошо! Поздно начинать сначала! Никогда не взойдет солнце с запада…
— И не надо! Давай остановим его в зените, — предложил я.
А она медленно, грустно покачала головой:
— Ничего у нас с тобой не получится, Кот. Мы оба живем на одолженное время.
— Что ты говоришь, любимая? Ты раньше никого и никогда не боялась…
