– Еще как!
Узкий проход между бурунами и туманом. Сгрудились корабли-дельфины в маленькой бухте, своего часа ждут. Только по одному проскользнуть и можно. Ни влево, ни вправо - точно между двумя Смертями… В бою все-таки легче. Если рвется сердце, из груди выскакивает, прыгай в колесницу, пристраивай в руке копье…
Здесь не поможет.
– Прошел! Ну, давай следующий!.. Шесть дельфинов проскользнули. Один не смог - за-, тянуло в буруны, разбросало черные ошметья по узкому проливу…
– Во! Так и гребите! Да не влево, не влево!.. Негромко шепчет Антиген, старый кормчий, но словно слышат его голос там, на черной палубе. Успел проворный дельфин, отвернул от жадных щупальцев тумана… А что там, в тумане, даже мне старая коряга не сказала. Вздохнула только.
Не бейся, сердце! Не бейся!..
– Ну, иди, иди! Да чего у вас там, руки поотсыхали?..
Сопит коряга, головой мотает. Так и в бою, если со стороны смотришь: всюду хочется быть, и с лучниками, и р конницей, и на правом крыле, и на левом… - Да куда же они гребут, ванакт?! Куда гребут, безголовые? Футы, хвала Черногривому!
Еще один дельфин проскользнул между смертей туда, в водяную пыль, где нестойким неверным серебром светится вечная плоть седого Океана. Еще один, еще…
– Ну чего, маленький ванакт? И нам пора! Дрогнуло сердце, дернулась черная палуба под ногами, ударили весла в белую пену.
– Пора, дядюшка Антиген!
Позади - жизнь. Впереди - Смерть. Смерть - и Океан.
– В стране той небо безоблачно, Царит там Век Золотой, Там горя нет, даже смерти нет, Там мы счастье найдем.
Станем Миносами!
Человек человеку - призрак. И корабль - кораблю.
Он мчался прямо на нас - длинный, низкобортный, с острым носом-клювом. Черный дым клубился над невысо - кими уродливыми мачтами, над серой палубой, над тонкими осиными жалами, торчавшими во все стороны. Нос-клюв, весь в белой пене, рассекал седую океанскую плоть.
Кто он? Откуда? Видит ли нас?
Не видит! Скользнул серый борт прямо по нашим веслам - беззвучно, неслышно. Скользнул, дохнул гарью и дымом…
Исчез.
– Видел такие, - почесал бороду Антиген Коряга. - Дымят шибко, но ходят быстро, на сотне весел не угнаться. Это что, маленький ванакт! Тут даже целые города плавают!
Тут - в Океане. Первые дни я удивлялся…
Не дни! Нет дней в Океане. И ночей нет. Только неяркий сумрак висит над седой водой, неизменный, вечный. Врезаются весла в воду, летят холодные брызги, но все кажется, будто и вода, и легкий туман над волнами - тоже призраки. Нет ничего - только тени. Тени-волны, тени-корабли, тени- люди.
Нам кажется, что мы живы. Мы даже ловим Время, считаем его по капелькам, падающим в клепсидрах, отмеряя часы и дни, мы разговариваем, улыбаемся, ходим друг к другу в гости, перебрасывая сходни между черных бортов. Но ведь и тем, кто тенями скользит мимо наших кораблей, мнится, будто живы они, а мы - лишь видение в сером тумане.
Человек человеку - призрак.
И корабль - кораблю.
– А что там впереди, дядюшка?
– Все то же, маленький ванакт, - Океан!
Поначалу я-да разве только я? - ждал чудес. Чего только не приходилось слышать, чего только аэды не напели. Девы-океаниды, волшебные острова… Сирены. Дождался! Только странные чудеса в Океане! Нет зеленовласых красавиц, нет мудрых тритонов, трубящих в раковины. Зато есть корабли - невиданные, странные, есть ледяные горы, закрывающие весь горизонт.
Корабли-призраки, горы-призраки.
Привыкаешь быстро. И я уже не удивляюсь, что над палубами призраков клубится черный дым, что не на всех есть паруса и почти ни у кого не увидишь весел. И даже когда черная железная туша всплывает из-под воды, когда с палуб срываются прямо в серый туман серебристые железные птицы, я лишь пожимаю плечами. Океан!
Идоменей как-то сказал, что Океан-Ограничитель гигантской губкой впитывает все, что ускользнуло от Крона-Времени. Может, итак…
– А тот остров, о котором ты говорил, дядюшка? Он ведь должен быть? Нам же воды набрать надо! - Должен, маленький ванакт. А вот будет ли? Сам видишь…
Вижу… Призрак-небо, призраки-волны, призраки-корабли. Океан!
– Нет, Мантос, всем поровну.
– Э-э, ванакт! Что говоришь, Диомед-ванакт? Вода есть, вино есть, мясо еще есть, да. Немного, конечно…
– Поровну. Я такой же, как и все.
– А знаешь, чего ночью ребята видели? Ну, не ночью, понятно… Когда ты спал, видели. Корабль такой большой, понимаешь, как Калидон-город, большой. И с корабля этого стрела в небо взлетела. Огненная стрела, понимаешь! Тоже большая, огромная даже. Я не видел - другие видели. Так я вот чего подумал, Диомед-родич. Нам бы такую стрелу под Троей! Мы бы такой стрелой всю Трою разнесли, да?
– Да что ты, Мантос! Мы разве звери какие?
– Эй, на 'Пенелопе-е-е'! Одиссе-е-ей! Радуйся-я-я!
– Радуйся-я-я, Тиди-и-ид! Сире-е-ен не виде-е-ел?
– Еще не-е-ет! Увиди-и-ишь - посигна-а-аль!
– Хорошо-о-о-о!
– Эй, на 'Фесте-е-е-е'! Идомене-е-ей!
– У нас воды на четыре дня-я-я! Держимся-я-я!
– Шардана-а-а! Не скучаете-е-е?
– Кей Кавад! Кей Кава-а-ад! Кей Кава-а-ад!
– Эй, на 'Тиресии-и-и'! Как дела, Калха-а-ант?
– Бо-о-о-о-оги-и-и-и!..
– Так что это за остров, дядюшка Антиген? Большой? Настоящий?
– И все тебе скажи, маленький ванакт! Большой он, как вся наша Ахайя. А вот настоящий ли? Один раз туда пристали - только камень да трава жухлая. А другой раз… Да сам узнаешь.
– А как узнаю, дядюшка?
– А вот Трезубец покажется - тогда и узнаешь.
Тревогу подняли перед самой полуночью, когда последние капли падали из опустевшей клепсидры. Вначале вспыхнул огонь на корабле Подалирия, затем красный сигнал задрожал на мачте 'Феста'.
Красный - беда!
– Слева по борту, ванакт!
Протер ладонью глаза, всмотрелся в серый сумрак. Остров! Остров?
Нет, не остров! Корабль - невероятный, громадный, больше целого города, выше стен Аскалона.
