— А вы? — спросила девушка, и голос ее вновь дрогнул.
— Я пока останусь. Нам нельзя уезжать вместе… Это опасно для вас и для меня…
— Да, конечно, — тихо сказала Ольга. — Сейчас вы скажете, что мы обязательно увидимся, но мне слишком часто приходилось прощаться с людьми и никогда не встречать их вновь… Господи, когда же это закончится?
— Не знаю, — честно ответил Николай и пожал холодную тонкую руку девушки.
Валерий позвонил на следующий день. Лунин, не называя имени, велел бородачу встречать девушку послезавтра. Оставалось достать билет до Симферополя, но тут помог отец Лиды, и к следующему вечеру к отъезду было все готово.
Келюс и Ольга простились наскоро в квартире у художницы: Лида и ее родители настояли, чтобы Николай на вокзал не ехал. Проводить девушку взялся отец Лиды, который, услыхав несколько случайных фраз дочери, рассудил, что безопаснее лично проводить свою странную гостью.
— Счастливо, Ольга, — пожелал Келюс, когда девушка, выслушав все возможные советы и инструкции и собрав нехитрый багаж, присела «на дорожку» в гостиной — Если что — звоните… В общем, думаю, все будет нормально…
— Спасибо вам, Николай, — кивнула девушка. — Знаете, я почему-то верю, что мы с вами увидимся. Странно, правда? Мне уже казалось, что в этом мире ни во что нельзя верить. Я буду молиться за вас…
— Не забудьте молитву вашей няни, — усмехнулся Лунин, — тогда со мною точно ничего не случится… Ведь после того, что было, мы можем считать себя почти бессмертными, правда?
— Да, правда, — согласилась девушка и тоже улыбнулась…
Ольга уехала благополучно. На следующий день позвонил Валерий и, как и Келюс, не называя имен, сообщил, что все в порядке и они через час уезжают туда, куда договаривались. Николай мысленно поблагодарил приятеля за конспирацию и, повесив трубку, разыскал в библиотеке большую карту Крыма. Порыскав по ней, он нашел Чабан-Кермен и успокоился. Место оказалось действительно глухим, и возможность какой-либо случайной встречи была минимальна…
Только после этого Келюс по-настоящему перевел дух. Правда, его немного удивил странный отъезд Фрола, но Лунину почему-то казалось, что с дхаром ничего не случится. Николай передохнул денек, а затем как ни в чем не бывало появился в редакции. Начальство вновь сделало вид, что происходящее вполне укладывается в редакционные планы. Келюс пожал плечами и сел за рукопись.
Впрочем, уже через несколько часов он отчасти понял, в чем дело: во время обеденного перерыва на его стол подложили карикатуру. Николай был изображен в шинели а-ля Дзержинский с маузером в одной руке и топором в другой. Подпись не оставляла сомнений, сотрудником какого ведомства здесь считают Лунина. В другое время это, наверное, здорово бы разозлило Келюса, считавшего себя демократом с немалым стажем, но теперь он лишь усмехнулся, рассудив, что в такой момент эта репутация может быть даже небесполезной. Во всяком случае, объясняться он ни с кем не стал, а карикатуру приколол кнопкой над своим столом.
Дни шли за днями. Келюс стал постепенно вновь привыкать к одиночеству. Вечерами он садился за свои записи, пытаясь свести воедино то, что прочитал в старых папках и услыхал от тех, с кем общался последнее время, от странного сапожника до своего тезки из непопулярной конторы. Рана полностью зажила, и о странной болезни ничто уже не напоминало. То ли Фрол ошибся, и собака оказалась обыкновенным невежливым четвероногим, то ли помогал скантр. Впрочем, вскоре Келюс получил возможность убедиться, что успокоился слишком рано.
Это случилось через неделю после отъезда Ольги, когда Николай, освободившись пораньше и пробежавшись по магазинам, не торопясь шел домой по длинному пустынному в этот час бульвару. Внезапно глаза уловили что-то знакомое. Келюс автоматически сделал еще несколько шагов и понял: впереди, за высокими старыми деревьями, разбросавшими ветви над землей, мелькнула знакомая кожаная куртка.
Первым желанием было немедленно повернуть назад, но Келюс тут же одернул себя. Он почему-то не боялся этих странных типов, тем более теперь, когда Ольга в безопасности. К тому же, если это засада, пути к отступлению уже наверняка отрезаны.
Николай не ошибся. Оглянувшись, он увидел, что шагах в десяти за ним идет еще один парень, правда одетый вполне по-летнему, но с таким равнодушным ко всему видом, что Лунин понял все сразу.
Тип в черной куртке, еще раз выглянув из-за дерева, сделал кому-то знак рукой и не спеша вышел на аллею. Откуда-то с другой стороны появился еще один; тоже без куртки, но в странной солдатского покроя гимнастерке с высоким воротником и без погон. Идущий сзади ускорил шаг и поравнялся с Келюсом. Николай остановился.
Теперь уже парни были почти рядом с ним, загораживая дорогу. Келюс с каким-то непонятным интересом взглянул на них и убедился, что Фрол прав: преследователи ничуть не походили на яртов Волкова, да и вообще на преступников. Они были молоды, не старше восемнадцати, с одинаковыми короткими прическами, худые, немного нескладные. Обыкновенные переростки-тинейджеры, которых можно встретить повсюду в Столице; только несуразная одежда да еще неожиданно взрослые глаза отличали их от сотен сверстников.
Келюс молчал. Он не взял с собой пистолет, да и по тому, как начиналась встреча, понял: оружия эти ребята применять не будут.
Парни минуту-другую тоже рассматривали Келюса с каким-то недобрым, даже брезгливым интересом. Затем тот, что был в куртке, очевидно старший, кашлянул, словно прогоняя неуверенность, и посмотрел Лунину прямо в глаза.
— Ты предатель, Николай! — произнес он высоким ломким голосом.
— Что?! — Келюс ожидал чего угодно, но не этого.
— Ты предатель, — повторил парень. — Ты предал свой класс. Ты предал партию. Ты помогаешь врагу. Контре!
— А-а, — понял Лунин. — Слушайте, ребята, может, не надо политграмоты? Может, бином, просто подеремся?
Парни переглянулись.
— Он издевается, — по-петушиному крикнул тот, что был в гимнастерке, но старший, жестом осадив его, продолжил: — Здесь мы тебя не тронем, Николай, но учти: там, у нас, ты приговорен к смерти за пособничество лютому врагу пролетариата.
— Слушай, тебе бы в кино сниматься! — восхитился Келюс. — Где ты, бином, научился так формулировать? Кстати, какому такому врагу я помогал?
— Ты помогал ей! — крикнул парень в гимнастёрке. — Ты что, не понимаешь! Она же враг! Контра! Она…
Парень в куртке жестом велел ему молчать; — Учти, Лунин, нас было пятеро. Когда она бежала, вся наша ячейка поклялась найти ее и привести приговор в исполнение. Двое уже погибли — по твоей вине, Николай. Но мы здесь, и мы найдем ее. Ее ничто не спасет, даже твое предательство. Впрочем, — тут парень в кожанке усмехнулся, — может, у тебя еще осталась совесть, Николай?
— Поймите, — внезапно проговорил третий, молчавший до этой минуты, — из-за нее могут погибнуть тысячи людей! Тысячи честных, преданных делу партии пролетариев! Она — знамя, Николай! Мы должны вырвать это знамя из рук врага…
~ Ну хватит, — поморщился Келюс. — Будем драться, пацаны, или давайте расходиться. В «красных дьяволят» я играл где-то в классе втором…
Парень в гимнастерке вновь дернулся, но опять был остановлен старшим.
— Ей не уйти, товарищ Лунин. — Парень попытался произнести это как можно внушительнее, но в середине фразы голос его сорвался на фальцет. Железная рука партии уже раздавила все их змеиное гнездо! Ей не скрыться от возмездия… А ты еще пожалеешь, Николай…
— Уже пожалел! — разозлился Лунин. — Я напрасно пригласил тебя в кино. Тебе, бином, надо в спецшколу для дебилов. А ну-ка, с дороги!
Келюс ждал, что уж теперь парни не выдержат и полезут в драку, но никто даже не пошевелился.
