— Нет, не хочу, — решил он наконец. — Могу себе представить, что они за эти годы с Питером сделали! Не хочу… У меня ведь, Фрол, дед в Питере остался. У красных… Отца в августе восемнадцатого взяли. Не знаю, когда и где они его… А деда соседи спрятали. Ему семьдесят девять…
— А мать где? — осторожно спросил Фрол.
— Во Франции, в Ницце, — ответил поручик и прибавил: — Слава Богу.
— Жалко особняк?
— Конечно жалко! — воскликнул Ухтомский. — Там ведь не только мебель, книги, картины… Там ведь дом, Фрол! Мой дом. Небось, даже господину пролетарию свой подвал жалко, если всю жизнь там прожил. И если жить больше негде… Когда я уезжал в январе восемнадцатого на Дон, вы знаете, Фрол, я сжег в камине все свои игрушки. И детские книжки… Даже свою любимую про лорда Фонтленроя.
— Ты чего? — поразился дхар. — Зачем?
— Неужели не ясно? — вздохнул поручик. — Я ведь уже понимал, что придут. Это отец все на что-то надеялся. Ждать, уезжать не хотел. Вот и дождался…
Они шли по набитым народом улицам, продираясь через ряды торгующих, которых Ухтомский по привычке именовал «мешочниками», глядели в бесстыдные витрины коммерческих магазинов и беседовали.
— А вы, Фрол, откуда родом? — Ухтомский чудом увернулся от какой-то гражданки, обвешанной сумками, откуда торчали хлебные батоны и пачки спагетти.
— Кировская область, поселок городского типа имени XVI Партсъезда, охотно сообщал Фрол. — Улица Вторая Арматурная.
— Вы, надеюсь, шутите, Фрол, — улыбнулся князь. — Такой губернии нет. Это не я, елы, — развел руками дхар. — Ну, Вятка это. Переселили нас туда в конце двадцатых. По оргнабору на строительство комбината. Поселок, конечно…
Мы его зовем «Дробь Шестнадцать…» Да ничего! Квартира у нас приличная. Слава Богу, не в хрущовке. Не, Монферран, ясное дело.
Князь несколько растерянно попросил объяснить ему понятия «оргнабор» и «хрущовка». Фролу потребовалось на это примерно минут двадцать. За это время они, проделав очередную петлю по лабиринту столичных улиц, внезапно оказались у большого здания, которое, несмотря на все превратности судьбы, еще не потеряло своего величия.
— А ведь это Дворянское Собрание, Фрол! — заметил Ухтомский. — Я тут бывал раза два… С тетушкой.
— А здесь, елы, и сейчас Дворянское Собрание, мне барон рассказывал. Только они где-то в углу теснятся. А что, зайти хочешь?
— А пожалуй, — в глазах Ухтомского мелькнул зловещий огонек. Поглядим на господ красных бояр!
Как в свое время Корфу, Ухтомскому и Фролу пришлось потратить немало времени, прежде чем они разыскали бывшую бильярдную. Как и барону, им предложили купить входные билеты. Фрол, естественно, не стал возражать, но Виктор, сжав губы, вытащил офицерскую книжку и бросил на стол дежурной. Та растерянно взяла ее, повертела в руках и наконец заглянула внутрь.
— Ну и что, молодой человек? Вы хотите сказать, что это офицерская книжка вашего деда… или прадеда…
— Я Виктор Кириллович Ухтомский, — холодно ответил князь. — И я желал бы пройти. Наше имя зарегистрировано в Столичном Собрании с восемнадцатого века!
Фрол ожидал, что без скандала обойтись не удастся. К его удивлению, дежурная, встав, извлекла из стенного шкафа какую-то громадную древнюю книгу и принялась ее листать.
— Зарегистрирована, совершенно верно! — почти радостно сообщила она. — А вот и Виктор Кириллович Ухтомский! Он был впервые допущен в Собрание в 1916 году… Так вы его потомок?..
— Я хотел бы пройти! — повторил Виктор.
— Но понимаете, молодой человек, — не сдавалась дама. — У нас порядок… Если у вас нет свидетельства об анноблировании, то вам придется брать входной билет. Разве что выписать вам гостевой… Но вам нужна рекомендация…
Вокруг уже стояло несколько человек, делая вид, что совершенно не интересуется происходящим.
— Я, между прочим, сама родственница Ухтомских, — заявила дама, правнучка Иллариона Константиновича Терентьева.
— Вот как? — удивился Ухтомский. — Иллариона Константиновича? Председателя Второго Департамента Правительствующего Сената?
— Совершенно верно. Я внучка его дочки Зинаиды. У нас был особняк на Моховой. Вот!
Дама гордо обвела взглядом окружающих, число которых постепенно росло. Губы Ухтомского дернулись, затем расплылись в широкой улыбке.
— Милостивая государыня! — воскликнул он. — Как приятно в эти дни видеть такое благожелательное отношение к столь достойной семье, как Терентьевы! Вы даже подарили им целый особняк! Которого, — и тут лицо князя вновь дернулось, — у них никогда в Столице не было. Ни на Моховой, ни где бы то ни было. Илларион Константинович имел служебную квартиру в Санкт-Петербурге, а здесь снимал комнаты на Ордынке, в доме Прокофьева.
— А ведь точно, — негромко заметил кто-то из окружающих.
— К тому же, Зинаида Илларионовна Терентьева, — продолжал Ухтомский, — к великому горю родителей скончалась от кори в возрасте трех лет, когда выходить замуж, равно как и иметь потомство, еще несколько не ко времени.
— Я еще тогда говорил, когда ее принимали, что самозванка! — заметил другой голос. Шум стал разрастаться. С дамой случилась истерика, она принялась показывать извлеченную из ящика стола рекомендацию какого-то Сергея Леопольдовича, чем, впрочем, вызвала лишь реплику, посвященную тому, как ей эта рекомендация досталась.
— Оставьте ее, Виктор Кириллович, — обратился к Ухтомскому высокий бородач. — Бог ей судья! Проходите, я поручусь за вас. Моя фамилия Киселев. Александр Александрович Киселев. Вы хотели кого- нибудь повидать?
— Благодарю Вас, Александр Александрович, — кивнул Ухтомский, поворачиваясь к безутешной лже-Терентьевой спиной. — Вообще-то, мы с господином Соломатиным хотели повидать господина Говоруху. Ну и просто взглянуть, как российское дворянство… возрождается…
— Какая страна, такое и дворянство, — констатировал Киселев. — А Ростислава Вадимовича сегодня, к сожалению, нет. Все хворает.
— Жаль, — Ухтомский достаточно бесцеремонно осматривал окружающих. Впрочем, кружок любопытных быстро рассосался. Лже-Терентьева уже пришла в себя и уткнулась носом в том «Анжелики».
— Так че, Виктор, пошли отсюда? — предложил Фрол, чувствовавший себя в этих стенах неуютно.
— Оставайтесь, господа, — предложил Киселев, — у нас вскоре встреча со Звездилиным. Не Лещенко, конечно, но все-таки…
— Благодарю вас, господин Киселев, — учтиво кивнул Ухтомский. — Мы, пожалуй, воспользуемся вашим любезным предложением…
— Послушайте, Фрол, — поинтересовался князь, покуда они не спеша пробирались вглубь бывшей бильярдной. — А кто такой этот Звездилин?
— А певец это! Такой бородатый, с косичкой. Романсы, елы, поет. И про вас, про белых, тоже.
— Любопытно, любопытно, — бормотал Ухтомский, рассматривая разного рода наглядную агитацию, развешанную на давно некрашеных стенах.
Их маршрут с фатальной неизбежностью привел в буфет. В этот день, как и в день посещения Собрания Корфом, здесь было людно. Правда, на этот раз отпускали не сосиски, а ветчину. Очередь стояла грозно, и молодые люди, зажатые со всех сторон, почувствовали, что время до встречи с известным певцом имеет шанс протечь достаточно своеобразно. Впрочем, минут за сорок они достоялись, что стало
