Думает.
И еще царю одному ходить не положено. И самому колесницей править — тоже. И еще его все ругают. Скукота!
Дядя Капаней умный. Его дядя тоже басилеем был, а он взял и отказался. И правильно сделал. И я откажусь!
— А мы в гости уезжаем, — внезапно сообщает Сфенел. — В Лерну, к дяде Гиппомедонту.
От зависти я не могу даже сказать «Ух ты!». Наконец вздыхаю...
— Ух ты! А когда?
— Послезавтра вроде.
Да, завидовать нехорошо. Тем более лучшему другу. И в особенности Капаниду. Это я понимаю, но...
Мне уже шесть лет, скоро совсем взрослым стану, а почти еще ничего не видел. В Тиринфе гостил однажды, в Трезенах — и все. Впрочем, в Трезенах не считается. Мне тогда всего два года было.
А все потому, что папа все время куда-то ездит. Ездит — а меня с собой не берет. Даже в Тиринф, хоть это и рядом совсем. А не берет он меня из-за кровников. Кровники — плохие, они могут зарезать из-за угла. Даже маленького мальчика. И девочку тоже.
На папу пять раз нападали, но он всех их убил!
— Ну, ты там это, Капанид, — я отворачиваюсь, делая вид, что смотрю на знакомую черепичную кровлю храма Трубы (старая черепица, под ногами лопается), — гидру увидишь, запомни какая. Хорошо?
Сфенел-то запомнит. А я?
* * *
— Ойнид, ну послушай меня! Хоть однажды в жизни послушай!
На этот раз точно — не сон'
Мама!
Кричать нельзя, о маме никто не должен знать. В моей спальне никого, значит, она в большой горнице за дверью...
— ОНИ что-то задумали. Семья... Это все так похоже на выдумки моего отца. ЕГО — и этого негодяя Психопомпа. Не набегался еще в Гадес! Собрать побольше, а еще лучше — всех вместе. Собрать — и в ножи. А еще лучше — натравить друг на друга!
Странно, я опять не слышу папу. Нет, слышу, надо только ухо к двери прижать...
Ой как плохо подслушивать! Но я немножко, совсем немножечко.
— Так что же, мне всю жизнь сидеть на чужих харчах? Кем мальчик вырастет — сыном изгнанника?
— Лучше сыном изгнанника, чем сиротой. Ты ведь знаешь — я не всегда смогу его защитить. Особенно от МОИХ.
У мамы такой голос... О чем это она? Меня защищать не нужно, со мной даже Алкмеон драться не хочет!
— Ну, ты прямо как Амфиарай! Заладил Вещий-Зловещий: «Боги не велят! Боги не велят!» Да какое им дело до Фив? Мы же не совались на Флегры[14]!
— Ошибаешься, Ойнид, ошибаешься...
Ничего не понимаю! И не пытаюсь пока. Почему-то становится страшно. Словно я опять болен и вижу знакомого мальчика с мокрой повязкой на лбу.
— Уедем, Ойнид! Если хочешь — вообще из этого Номоса. Я уеду с тобой и с маленьким...
— Ты?!
Папа спрашивает так, что мне становится обидно. За маму.
— Ты думаешь, если я... — ее голос становится тихим-тихим, еле слышным. — Если я... такая... Я никого не любила, Тидей! Никого — только тебя. Я уже похоронила одного сына, нашего — не хочу. Я понимаю, что я некрасивая, Ойнид, я грубая, со мной тебе скучно. Не спорь, я знаю...
Дальше подслушивать нельзя!
Нельзя!
* * *
Мама поет колыбельную. Колыбельную эту я помню с Детства. Помню — хоть и не понимаю ни единого слова. Она — на мамином языке.
Раньше, когда я совсем маленький был, я под нее сразу засыпал. Тогда и мама приходила чаще. Теперь я засыпаю сам, сразу, особенно если набегаюсь, но...
Как хорошо, что мама рядом! И жаль, ни о чем ее не спросишь. Ведь я подслушивал. А подслушивать — плохо!
И все равно — мама самая красивая. И самая лучшая!
СТРОФА-III
— Ну что, Диомед, собрался?
Я уже собрался. И собираться-то было нечего. Одежку — новый хитон и фарос — рабыни сами сложили, а все остальное... Да зачем его брать — остальное?
— Ну, тогда пошли! И шляпу не забудь — от солнца.
Шляпа — широкополая, на самый нос налазит — и вправду нужна. Солнце горячее, наверное, там у себя наверху Гелиос весну с летом перепутал. Но это — ерунда, главное, мы едем!
В Лерну едем. Гидру смотреть.
Две повозки — одна с подарками, другая для слуг. И колесница — для папы. Я, конечно, должен ехать в повозке, но попрошусь к папе на колесницу. Хотя бы за городом. Ведь он обещал дать мне вожжи подержать!
— Отря-я-яд! Перебежками!.. Первая линия — копья вперед, вторая — подтянись! Луки-пращи- дротики!..
Это папа шутит. Значит — пора ехать. И еще значит, что у папы — очень хорошее настроение.
— Папа, а мы через Диркские ворота поедем?
— Через Диркские.
Через Диркские — это значит мимо провала Никострата, через который в Гадес попасть можно, мимо могилы Пеласга, того, что вначале изгнали, а потом обратно в Аргос пустили, мимо храма Деметры
