Хей-я! Хей-я!
Небо чужое — могильные плиты!
Хей-я! Хей-я!
* * *
Клятвы нужно соблюдать. И соблюдать точно: от слова до слова — и слово в слово. Вот, например, поклялся я на алтаре Зевса Листия, что и глядеть на соседскую жену не стану. Завязываем мы с нею, значит, глаза...
— Садись, Диомед, тут скамейка.
А можно и глаз не завязывать. Черная тьма вокруг, недвижная, глухая. Все окна завешены тканью тяжелой, все двери. А как иначе? Повелел Приам, козел старый, чтобы никто из мужей троянских с врагами без его дозволения не виделся.
Делать нечего — поклялись: НЕ ВИДЕТЬСЯ.
— Только имей в виду, Тидид: ты этим путем прошел, но ваше войско мы не пустим. Мы — не предатели!
Соблюдает Гелен Прорицатель клятву — слово в слово соблюдает. Не видит он меня — одна тьма вокруг.
Мы — тьма. И я — тьма.
Дышит темень, покашливает. Да не на один голос.
— Кто с тобою, Гелен?
...А вообще-то неплохо! Кто где, а я — уже в Трое. И не просто в Трое — на самом Пергаме- акрополе. Протяни руку — Приама-ванакта за бороду его козлиную уцепишь!
— Я буду говорить только с тобою, Прорицатель!
И снова дышит черная темень. Напряженно, трудно.
— Это... это я, Диомед!
Голос знакомый, да только...
— И кто же ты, о муж троянский по имени Я?
— Эней... Эней Анхизид...
Нет! ЕЕ сын?!
Вскочил, подумал... снова сел.
— Эней будет говорить от имени дарданов, — голосом Гелена отчеканила тьма. — Если мы начнем считаться кровью...
Не стал я спорить. Прав он, Гелен Прорицатель, все мы тут в крови по уши.
— Хорошо! Условия такие: пощада и свобода тем, о ком мы с вами договоримся. Приаму пощады нет, Парису пощады нет, семье Гектора пощады нет. Город будет сожжен!
Камнем стала тьма, гранитом. Наконец выдохнула в два голоса: .
— Нет! Лучше умрем!
— Умрете! — согласился я. — Все! Дети, женщины — и ваши семьи тоже. Сдаваться на милость следовало раньше. А чем ты думал прежде, Прорицатель? Когда мы высадились, достаточно было просто отдать нам Елену...
...Наверное, нет. И тогда бы Крепкостенная не отделалась так дешево. Но сейчас, когда Фимбрийская равнина покрылась нашими могилами...
— Согласен!.. — Эней, с тяжелым вздохом. — Мои дарданы... Их осталось так мало!
Неужели плачет? Кажется, да. Слезлив он, наследник дарданский!
— Я тоже согласен, — Гелен, сквозь зубы. — Иначе мой отец погубит всех... Но я не все решаю, Тидид! Парис... Пока он жив...
Ясно! Парис... и еще НЕЧТО. Спросить? Нет, не скажет. Он — не предатель.
— Завтра, до заката, я должен услышать ваш ответ. И не шепотом — в полный голос. Тогда поговорим о тех, кто будет жить...
И снова молчит тьма, каменно, страшно. Что бы я делал, что бы решил на их месте? И представлять не хочется!
— Ты сжег Хаттусу, Диомед? Это правда? Там погибли все, даже дети?
Вопрос — как удар в лицо. Как сполох рыжего пламени над обреченными крышами.
«...И ты, Дамед, владыка жестокий!»
— Они открыли ворота, — выдохнул я. — Поэтому погибли не все...
Черная темень вокруг, черная тьма над обреченной
Троей.
Мы — тьма. И я — тьма.
...Агамемнон обнимается с Приамом, Менелай жмет руку Парису, мы вместе с Энеем плачем над погибшими, а Калхант и Гелен дружно пророчат многие лета браноносным ахеянам и конеборцам- троянам.
И все будут живы...
Неужели и вправду Ты, Ахве-Единый, создал нас по Своему образу и подобию? Неужели Ты таков, как мы? Почему Ты не повелишь стать нам иными, не повелишь возлюбить врагов своих? Или мы просто рабы — рабы пустых клятв, ненависти, злобы?
...И ответил Господь Противоречащему, сказав: «Поведай Мне, слуга лукавый...»
— Осторожнее, Диомед, грязно тут!..
Поздно! Я уже от души ударился плечом о какой-то выступающий из стены камень. Большой, острогранный. Грязный. А уж какие благовония были разлиты здесь!
— Там сейчас поворот...
Заботлив Эней Анхизид, ну прямо нянька. Чуть ли не под локоток поддерживает.
Подземный ход. А может, и подскальный. Осторожный Гелен велел вывести меня из Пергама- акрополя именно им. Оно бы и полезно было (подземный ход! прямиком к Приаму-козлу!), да только что разберешь в темноте? Разве что Энеево сопение. И если бы только сопел дарданец! Он еще и говорить пытается. Вот только у меня нет охоты язык чесать — с ЕЕ сыном.
...Верно, Гелен Прорицатель, поздно нам считаться кровью. Но Амикла погибла не у Скейских ворот.
— Ты, кажется, был ранен, Диомед? В ногу?
Фу ты, заботливый нашелся! Постой-ка...
— Точно! Неделю назад, у лагерного частокола...
Замер я, застыл, забыв на миг даже, где я — и с кем. Троянская стрела перебила мне кость, когда Гектор прорывался к нашим кораблям... А я даже не хромаю!
— Эней, а... а ты?
Ведь я знаю, что такое удар копья в бок!
— Зажило, — равнодушно бросил он. — Давно уже...
То ли сырость, то ли холодный пот на лбу... У людей такого НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
...И снова никто даже не удивился.
Тьма внезапно пахнула жаром, кипящая чернота забила горло.
— Пойдем, Диомед, рассвет скоро... Тут еще один поворот. А потом...
Не успел договорить Анхизид. Сгинула тьма. Расступилась. Неровный желтый огонек...
— Тс-с-с-с...
Мы прижались к стене, превратились в мокрый осклизлый камень. Я привычно потянулся к рукояти меча... Пусто! Ах ты, Гадес, внизу, у стен, оставил!..
...Неровный желтый огонек был уже совсем рядом. Из дрогнувшей темноты медленно проступило лицо.
Старое.
Страшное.
Знакомое...
