Хорошо!
Оглушил город-муравейник, потянул в глубь узких улочек, через вымощенные цветным камнем площади, через мраморные мосты, висящие над гладью каналов.
Ну и город! За месяц не осмотришь!
За вторые стены, туда, где храм-великан золотом горит, я идти не решился. Во-первых, Мантосу- гетайру обещал, иначе бы не отпустил меня одного чернобородый. А во-вторых, и в муравейнике своя опаска есть. Хорошо нас встретили, даже расспрашивать ни о чем не стали. Но...
Но все-таки странно как-то. Со всех сторон шум, со всех сторон разноязыкая молвь. Кое-что мимо ушей пролетает, а кое-что очень даже понятно. Первого же встреченного ахейца — того самого оружейника, что кинжалы предлагал, — я чуть ли не в допрос пыточный взял. Кто, Да откуда, да здесь отчего?
...И в самом деле! Торгует народ, винишко попивает, девицы полуголые из-за дверей подмигивают, воины в шлемах с хвостами по улицам топают. И где? Посреди Океана?
Да только не помог мне оружейник. И другие, с кем я уже по-хеттийски да по-финикийски беседы вел. Живут здесь — и живут. А потому живут, что город больно хорош.
И все!
Рассказывал мне Одиссей про лотофагов с глазами на затылке (ой, врет, поди, рыжий!). Так те лотос каждый день жуют, оттого в полном помрачении пребывают.
А эти?
Кипит жизнь на людных улицах, сияют золотом храмы, от рощ миртовых, что у каналов зеленеют, дух свежий, радостный. А все-таки не так что-то!
Несколько раз я поглядывал на акрополь, что над городом навис. Не там ли, за стенами с золотыми зубцами, разгадка? Не в том ли храме-великане, что от самого Трезубца виден?
Поглядывал — но все-таки пойти не решился. Слыхал-я как-то сказку хеттийскую про путника, что во дворец посреди пустыни попал. И поят его там, и кормят, и ублажают. Да только мало этого ему, дурню. Сунул нос в дверцу некую, печать со шнурка сорвал...
— О, сколь красиво ты говоришь на благородном хеттийском, гость! Сразу видно, что любишь ты мой народ! Да-да, я родом из Хаттусы, да стоит она вечно-вековечно! Да, гость, я приплыл сюда... Вчера! Или сегодня... Дивно, отчего-то и вспомнить не могу!..
Солнцеликий Гелиос не спешил, словно жалея нас, по его лучам соскучившихся. И я не торопился. Хоть и странный город, непонятный, а все-таки здорово просто так бродить да по сторонам глядеть. Не лазутчик, не владыка — обычный гость.
...Ой, и трудолюбивый же здесь народ! Акрополь да храм — еще ладно, а вот каналы! Пять колец город прорезают, и все камнем выложены, да еще всюду мосты — тоже каменные. Говорят, только в Баб- Или, где у всех бороды колечками (чтоб у тебя борода вылезла, почтенный Исин-Мардук!), такое увидеть можно.
Каналы, а возле каждого — рощи. Вокруг голубого кольца — зеленое.
В одной из этих рощиц я и остановился. Тихо тут, хорошо, деревья (ох, высоченные!) от шума-гама укрывают. Поглядел я на кроны, на листья резные, сквозь которые солнце играет-пробивается, зажмурился...
— Янаанаа-а-а!
Что такое? А голоса-то женские!
— Янаанаа-а-а-а! Янаанаа-а-а!
Нет, не женщины, не девушки — девчонки. Босые, в коротких хитончиках, с ветками зелеными в руках...
— Янаана-а-а-а!
Мимо пробежали целой стайкой, за деревьями скрылись.
А ведь знакомо!
Дрогнуло сердце, сон давний вспомнился, поляна в лесу аркадском, дерево поваленное. Не иначе, поклоняются здесь Светлой богине — той, что когда-то шагнула ко мне в серебристом огне.
— Янаанаа-а-а-а-а!
Уже далеко, за деревьями. Наверное, храм там — или алтарь.
Не заметил даже, как ноги сами вслед понесли. ...Девчонок я быстро нашел — на полянке. Маленькой, в цветах ярких. А за поляной не храм, не алтарь — просто камни, в землю врытые. Кругом идут, а внутри — тоже трава да цветы. И не ночь — день ясный.
— Яна-а-а-а-а! Светлая! Светлая! Мы пришли! Мы пришли!
Я улыбнулся. Все, конечно, не так. И девчонки самые обычные, не огоньки пляшущие, и та, что их встречает, на камешке сидя, — совсем иная...
— Светлая! Светлая! Мы здесь! Скажи, что тебе нужно!..
Старуха... Гиматий темный на голову накинут, худые костлявые пальцы девочек по волосам гладят, улыбаются белые губы. И глаза...
Слепая?
Слепая... Старая слепая женщина на пороге неведомого святилища. Жрица, конечно. А ведь любят ее девчонки! Вон, окружили, руки худые тянут...
Шагнул я ближе. Хрустнула ветка под ногой.
— Ой, чужой! Чужой! Светлая! Светлая! Защити!
И — врассыпную. Замелькали босые пятки. Усмехнулся я, остановился. К чему мешать?
— Подойди!
И вздрогнул я от Ее голоса...
Смотрели на меня слепые глаза. Смотрели, не видя. Замер я, вздохнуть не решаясь.
Не узнать! Только голос прежний. Почти прежний...
— Ты напугал моих девочек, гость!..
— Девчонок, — прошептал я. — Радуйся, Светлая!
Что-то изменилось на недвижном, покрытом морщинами лице. Дрогнули бесцветные губы.
— Ты... Твой голос... Ты знаешь меня?
— Знаю...
Я прикрыл глаза, до боли сжал костяшки пальцев...
— Одна несравненная дева желаннее всех для меня, — та, что блистает под стать
Новогодней звезде в начале счастливого года. Лучится ее красота, и светится кожа ее...
Она молчала. Только губы еле заметно шевелились, словно пытаясь повторить.
— Горделивая шея у нее над сверкающей грудью. Кудри ее — лазурит неподдельный.
Золота лучше — округлые руки ее. С венчиком лотоса могут сравниться пальцы...
— Скворец... — еле слышно прошептала Она. — Наглый, самоуверенный мальчишка с серебристой кровью...
Я упал на колени, прижался лицом к Ее ладоням.
— Я искал тебя, Светлая! Я искал... Я нашел...
— Это я нашла тебя, Диомед, наглый мальчишка! — улыбнулась Она. — Когда твой корабль причалил, Я уже знала. И когда ты шел сюда — слышала. Это я еще могу... Встань, мальчик, незачем стоять на коленях перед старухой!
— Ты не старуха! — выдохнул я. — Ты самая... самая...
— 'Поступь ее благородна, — вздохнула Она, — глубоко и таинственно лоно, и стройные бедра словно ведут на ходу спор о ее красоте...' Я не забыла, маленький наглец! И все-таки встань, мне надо вернуться. День слишком яркий...
Я поддержал Ее под локоть, и мы шагнули к ближайшему камню. Она искала темноты, но ведь там, в каменном круге, такое же горячее солнце!..
Внезапно Она остановилась — прикоснулась худой рукой к теплому камню.
— Значит, ты искал Меня, Диомед? Нашел?
В слепых глазах словно проснулось что-то живое. Я улыбнулся.
...та, что блистает под стать Новогодней звезде в начале счастливого года...
— Нашел, Светлая. Нашел — и потерял. И, кажется, снова нашел.
