Конеславный! А-а-а-а-а-а-ах! Диомед, лупии-и-и-и! У-у-у-у-у-у-х! «Го-о-о-о-ол»!.. Диомед — Телепин! Диомед — Телепин! Ди-о-мед!..
А все-таки первую «голову» зря не засчитали!..
* * *
— Ванакт! Тидид!.. Бросай все! Скорее! Там! Там!..
Плеснуло в глаза горячее солнце. Замерло сердце. Я знал. Я ждал. Я так ждал!..
...Огромный крутобокий корабль — финикийский «торговец» — неуклюже пытался пристать к берегу. Такие громады сюда, в желтое устье Тибра, еще не заглядывали. Но вот кто-то изловчился, сумел поймать брошенный с борта канат...
— Кто это, регус? Чего привезли?
Я не отвечал. Смотрел.
Наконец с грохотом упали сходни. Смуглые матросы начали сбегать вниз, на долгожданный берег. Я шагнул вперед.
Она стояла у самого борта, глядя куда-то вверх, на легкие летние облака. Наконец медленно обернулась, прошла к черным доскам сходней. Не выдержал — бросился к ней.
Мы встретились как раз посередине.
— Радуйся! — выдохнул я. — Радуйся, Цулияс, царевна хеттийская!
Она улыбнулась, покачала головой.
— Нет, Тидид! Бывшая правительница Цулияе ушла в дальний горный храм, чтобы молить богов за царство Хеттийское и не мешать своему сыну, Великому Солнцу. Только не смей меня называть больше Куросом!
— Хорошо, — легко согласился я. — Ты будешь... Корой[77]!
Она рассмеялась, и мы сошли вниз, на теплую землю.
— Тидид! — Ее голос внезапно дрогнул. — Ты хоть... рад мне? Я постарела, ванакт! Не смотри на меня... пока.
— Неправда!
Я поглядел в лицо той, что блистает под стать Новогодней звезде в начале счастливого года. Лучится ее красота, и светится кожа ее...
...Упал на колени, прижался лицом к ее ногам.
— Тидид! Что ты делаешь, глупый Тидид? Встань!
— Ни за что! — прошептал я. — Ни за что, Светлая!..
ЭПОД
Над желтым Тибром, над близким спокойным морем — красный Лик уходящего Гелиоса. Даже ветер устал — не тревожит верхушки золотистых сосен.
Тихо...
— Рад за тебя, мальчик! За тебя, за вас...
Улыбается Протесилай Филакский. Даже глаза иными стали — добрыми... своими. Словно бы сгинул Чужедушец в темном Аиде. Сгинул, человеком вернулся. Обычным, много пожившим. Добрым.
— Спасибо, Иолай Первый. Порадуйся и за других. Все-таки поклялись эти лохматые да бородатые до следующего «телепина» не воевать! К миру тоже можно привыкнуть, как и к войне. Помнишь, мы когда- то говорили с тобой об этом? За год, конечно, не получится, и за десять лет тоже. Но потом... Все-таки мы что-то сделали тут, в Италии?
— Все-таки...
Мы оба смотрим на уходящее Солнце, на безмятежный винноцветный простор, вдыхаем теплый смолистый воздух... Ты прекрасен, Золотой Век! Если бы не тень над морем...
— У нас дома... в Ахайе, в Элладе... уже ничего не изменить, Протесилай?
Не отвечает Чужедушец. Сжимает губы.
— Может, нам стоило остаться, собрать всех уцелевших, выгнать безумца Ореста из Микен, объединить землю?..
Умолкаю. Мне и самому ясен ответ.
— Но ведь мы ушли, бежали! Мы просто бежали, Протесилай!
Еле заметно дрогнули губы:
— Бежали, Диомед. Но бывают времена, когда побег — единственное средство, чтобы выжить, спасти друзей... и по-прежнему мечтать!..
Легкий вечерний ветер зашумел в соснах, прикоснулся к щеке, помчался дальше, к винноцветному морю. Хайре, Гелиос Гиперионид, Золотой Феб. Возвращайся! Свети вечно!
— Закат... — словно читает мои мысли Иолай, племянник великого Геракла. — А я видел восход, раннее утро. Я помню Персея, Тидид! Он был чем-то похож на нашего Малыша, только немного счастливее. Совсем немного...
Не удивляюсь. Чужедушец, выходец из Аида, видел все — даже когда из Бездны Вихрей творился первый Номос.
— Тогда был рассвет. Раннее утро над Элладой. Теперь я вижу закат. Впереди ночь...
Холодом Кронового черного льда веет от его слов. Волки будут выть на руинах Микен и Аргоса...
— Уходит! — Протесилай протянул руку к исчезающему в морских волнах Солнцу. — Но все имеет конец. Даже Смерть. Даже Ночь! За Ночью — снова Рассвет, Тидид! Правда?
— Правда!
И я улыбнулся наступающей тьме.
За Ночью — Рассвет!
ГИССАРЛЫК [78]
(крутой рэп [79] )
— ...А ну-ка вжарим песенку одну — про то, как в Трое начали войну. Козел Парис чужую бабу сгреб — пошел тогда по всей Элладе треп. Сошлись крутые парни — зуб дают, что в подлеца Париса нож воткнут!..
Динамик хрипел, урчал мотор катера, летели во все стороны соленые брызги. Яро светил Гелиос Солнцеликий, заливая горячим огнем винноцветное море. Вездесущие чайки летели рядом, совсем близко. Протяни руку — и схватишься за белое крыло!
— ...Да только эту Трою не согнуть! У них там самый главный — Гектор-круть. Стероиды он колет от души. И все козлы-троянцы хороши — под «дурью», отморозки, ходят в бой. Мальчонка перед ними «коп» любой!..
Я глядел на море, на привычную бесконечную ширь, на черное пятнышко маленького островка у самого горизонта. Радуйся, море! Радуйся, Гиперионид! Как здорово снова встретиться!
На близкий берег можно и не смотреть. Стоило лишь закрыть глаза — и все вставало, как будто было только вчера. Серый песок Сигейской бухты, угрюмые скалы Ройтейона, острые зубцы Иды, высокие башни на холме...
