родичей вспомнил. Капанид тете Деянире тоже кем-то приходится. А тетя...
— Вы, мальчики, Лихаса нашего извините. Сами понимаете, кто ни приедет — сразу к Гераклу. Сейчас еще ничего, а как праздник какой...
Говорит (басит!) и все на Сфенела смотрит. А Капанид — молодец! Чашу поднял, Дионису-Бромию плеснул, как положено, здравицу хозяевам провозгласил. Я даже пожалел, что не пью.
— Ну, рассказывайте! Как там в Аргосе?
Рассказывать, само собой, Сфенелу выпало. И хорошо! Капанид — парень основательный, как и его папа. Ничего не забудет, не упустит. И все — баском, баском. Правда, порой петуха пускает, но — ничего. Сфенел басит, тетя Деянира басит, я косулю жареную кушаю, водой со снегом запиваю.
Хорошо!
Потом и тетя кой-чего рассказала. Спокойно тут у них, в Калидоне Этолийском. Раньше куреты из-за реки скот воровали, но с дядей Гераклом сразу притихли (еще бы!). У дяди Геракла стад много, и быки, и козы, и овцы. И кони тоже есть. Может, и не столько, как у покойного Авгия Элидского, но хватает.
Странное дело — про детей своих моя тетя куда меньше говорила. Да и что говорить? Сыновья — все четверо — при стадах, и дочка, Макария, там же. Не иначе, доить учится.
(А с дедушкой Живоглотом тетя Деянира даже не видится. А ведь она — его младшая дочь!)
В общем, про стада тетя долго рассказывала. С чувством. Капанид и тут не подкачал. Он ведь не то что я. Я — изгнанник, чужак. А Сфенел — самого Анаксагора потомок, его темен (владение то есть) — чуть ли не самый большой в Арголиде. Так что и у него всяких стад хватает.
Тетя Деянира про стада Сфенеловы услыхала — и совсем растаяла, как снег у меня в чаше. Улыбалась, кивала, про быков переспрашивала (ба-а-асом, ба-а-асом). В общем, поняли они друг друга.
А я косулю доковырял, воды хлебнул. Задумался.
И в самом деле, делать чего?
Что маму звать не буду — это я уже решил. И не потому, что она сейчас далеко и может не услышать. Мое это дело. Папа под Фивами тоже мог маму позвать. Ведь его там убивали! Но — не позвал ведь.
Я — кровник куретам. Не мама!
А дяде Гераклу, похоже, не до меня. Вспоминает он — так тетя Деянира сказала. В покоях своих сидит, шкуру на плечи накинул (ту самую, от льва Немейского) и вспоминает. Может, про льва, может, про гидру. В общем, не узнает никого.
А даже если бы и узнавал. Куреты — это не лев и не гидра. Заступится за меня дядя, а они ему стада перережут. Или тетю Деяниру убьют. И не посмотрят, что дядя — сын самого Зевса и первый во всей Элладе герой. Куреты никого не боятся. Геракла они, конечно, уважают и не трогают (потому и через реку переходить перестали). Но если он в кровную вражду вмешается — все!
А ведь дядя Геракл не тутошний. Изгнанник, как и я. Куда ему потом ехать?
Думаю, а сам за окно гляжу. Скоро темнеть станет. А там... Ой, страшно! То есть не страшно, я ведь ничего не боюсь!..
...как овцу! Кинут на землю, голову вверх задерут — и тупым ножом по горлу!..
Ну почему я маму не послушал! Ведь говорила же. .
А если... Меч бы достать! Настоящий! Один на один я бы с этим Фоасом схватился. Он ведь не знает, что я, когда злюсь, реку вижу! Да только где меч достанешь? И не поможет это. Его убью — другой меня убивать станет. Потому что в кровной мести правил нет, это не война...
...как овцу! Это если я не приду. А если приду...
— Лихас, ты... Дай мне меч! Я потом тебе отдам.
Скривился, на ногти посмотрел. Сейчас сплюнет!
— Еще чего?
Ясно... Хорошо хоть не плюнул!
* * *
К Гераклу меня все-таки пустили. На чуть-чуть. Поздороваться. Одного пустили — без Капанида. Потому как я племянник. Да и не любит дядя Геракл, когда к нему больше чем один заходит. Вспылить может.
Это все мне тетя Деянира рассказала. Шепотом. Рассказала, к двери высокой подтолкнула. Я за ручку медную (под гроздь виноградную сделана) взялся... Страшно?
Да нет, по сравнению с тем, что ночью будет, не очень. Просто — Геракл!
...То есть не «просто». Геракл! Великий! Величайший! Тот, кто небо на плечах держал!
(Правда, дядя Эвмел говорит, что с небом все иначе было. Но это тоже «тс-с-с!».)
Одно слово — ГЕРАКЛ!
Ладно...
В покоях — темно. Светильник в углу чадит, еще один — у окна. А окно чем-то тяжелым завешено. Посреди же — не поймешь. То ли ложе, то ли кресло. Под креслом (или ложем?) дубина лежит — с меня ростом. Ой!
И — шум. Словно гидра сюда заглянула. Вдо-о-ох! Вы-ы-ыдох!
А как глаза к полутьме привыкли, я и увидел, что это не гидра. Это дядя Геракл. На ложе сидит, бородищу кулаком подпер, локтем о шкуру львиную (ту самую!) оперся...
Вспоминает!
И дышит громко. Вдо-о-ох! Вы-ы-ыдох!
Если бы не светильники эти дрянные, я бы его лучше рассмотрел. А так — что увидишь? Большой он очень. И руки волосатые, и грудь. Лицо тоже большое, особенно брови. Хмурое лицо.
Кашлянул я, да только без толку. Не видит меня дядя Геракл. Не смотрит. На покрывало красное смотрит или на шкуру, не разберешь. И губами шевелит.
Огляделся я немного. В углу треножник, на нем лежит чего-то, еще дальше — колчан (тоже с меня ростом). Думал лук его знаменитый увидеть, но не увидел. Спрятали, наверное, лук.
Пора здороваться. А то «чуть-чуть», на которое меня пустили, кончится.
— Радуйся, Геракл Амфитрионид. Я Диомед из Аргоса, твой племянник.
Эх, мне бы Капанидов басок! Не сказал — прочирикал.
...Или проблеял. Как овца под ножом!
Вначале — ничего. Дышит только. Но вот дрогнул кулак, на котором бородища лежала. Медленно- медленно приподнялась голова.
— Ди-о-мед?
Так и сказал — по слогам. Словно значками на табличке написал.
— Ди-о-мед... Кони... Кони.. Где Абдер? Брат, ищи Аб-дера! Кони... Кони...
А дальше — и не понять. Громко — а не понять. Вроде бы тоже что-то про коней. А меня уже — за локоть. Это тетя Деянира подошла. Кончилось мое «чуть-чуть».
* * *
Тихо. Темно. Душно.
Это ложе, наверное, для дяди Геракла делали. На него можно десять таких, как я, уложить. Но уложили меня одного — в гостевом покое. Капанида тетя Деянира к себе позвала. Должно быть, про быков поговорить.
Оно и лучше. Не в смысле, что про быков, а то, что я один остался. Тем более уже ночь, часа через два и луна взойдет...
А до моста — чуть меньше часу ходу. Через ворота (закрыты они, но через стену перемахнуть — нечего делать), по дороге — и к реке. Перед мостом — герма старая. А за мостом — уже Куретия.
Про герму мне Лихас рассказал — после того, как меч дать отказался. Рассказал — и впервые не на ногти посмотрел, а на меня. Странно так посмотрел!
