(знаю, знаю, куда, гулены!), а мы тут остались. Тут как-то лучше.
Вверх — от Трезенских ворот к храму Трубы. Вниз — от храма к воротам. Тихо, спокойно, на деревьях листья желтеют.
Почти как в лесу!
А пройтись самое время. Хоть и немного выпил, а все равно — шумит голова. И ведь разбавлял, и глотнул всего ничего! Хорошо Сфенелу! Экий вымахал, почти что с дядю Капанея. Такому хоть пифос целый наливай. Впрочем, и он в рабы к Бромию-Дионису не спешит. Мы же не пеласги! Улица тянется вверх, можно не спешить, дышать прохладным воздухом. Хорошо хоть к вечеру жара спала!
— Лысый он, Эврисфей, — гудит Сфенел. — И зубов нет — плямкает. Совсем старый! А ведь он в один день с Гераклом родился!
...Даже на полдня раньше — Гера подстроила, чтоб он, Эврисфей, ванактом микенским стал, а не дядя Геракл. Ну, да это все знают!
— У него и дети больные, у Эврисфея. Два сына и дочь — за тридцать каждому, а их и к людям не пускают. Говорят, не ходят даже — ползают: Представляешь, Тидид?
Фу ты! Не представляю — и представлять не хочу. А ведь Эврисфей — тоже божий потомок. Герой!
...Ядовитое семя! Прав ты был, папа, прав!
А Капанид басит себе дальше. Теперь ему и стараться не нужно, голос точь-в-точь как у его отца. И плечи! Вот только борода подгуляла — три волосины, почти как У меня. Сфенел их еще и на палец крутит — все хочет на дядю Капанея походить!
А кстати, о чем это он?
— Значит, наследовать Атрей будет. Или Фиест. Они сейчас вроде как Эврисфею дядьки, только меж собой никак разобраться не могут...
— Ну их! — решаю я. — К Елене зайдем?
Зайдем! Тем более мы как раз возле храма.
Смешно сказать, храм этот запирать стали. Конечно, никто Елену Золотую не украдет — побоится. Елена — первая из богинь. Не на небе — на земле. С тех пор как она родилась, у нас на Пелопоннесе, в Апии в смысле, ни одного неурожая не было. И дети здоровыми рождаются (это я не про себя). Поэтому в каждом городе Елену чтут, и в селах чтут, и храмы строят. Елена — всей земле нашей вроде как талисман- оберег.
Не украдут, да только люди всякие бывают. Забрался год назад в наш храм один чудик-приезжий и всю ночь бедную Елену... Ну, в общем, любил. Статую ее, понятно. Потом три дня очищали-обкуривали! Вот храм и запирают с тех пор. Но сегодня нам повезло. Не заперли.
Зашли. Поклонились. Постояли.
— Атрид сказал, что Елену замуж выдать надо, — внезапно брякает Капанид. — Потому что ее муж владыкой всей Ахайи станет. И всей Эллады.
— Замуж? — поражаюсь я. — Богиню?
— Ну и что? — удивленно гудит Сфенел. — Говорят, было уже такое. А здорово бы, Тидид, с этой Еленой, гм-м, познакомиться. Поближе!
Говорит — и не краснеет. Его папа хоть краснел!
— Услышит! — на всякий случай киваю в сторону золотой статуи.
— Ну и пусть! — не сдается Сфенел. — Пусть слышит! Ей даже приятно будет, потому как она не мужняя жена, а богиня. Где она с кем, ну, это самое, познакомится, тому краю счастье привалит, урожай хороший!
Эка его разобрало! А что? Пошлют Капанида к Тинда-Рею в Спарту. В гости. А он — парень видный, ему не только девицы — жены добродетельные аргивянские глазки строят.
Что это я, никак завидую?
— Ну ладно, Капанид, пошли! Елене спать пора.
Мой друг неохотно вздыхает (размечтался, видать!), поворачивается — также нехотя...
— Тащи ее! Тащи! Да не упирайся, дулька дурная! Куда-а? Мы сейчас тебе хоровод устроим!
Это, понятно, не мы. Но голоса знакомые. И совсем рядом! Голоса — и плач. Плач женский, не поймешь, чей, а вот голоса...
— Вот так вот! Ставь ее, ребята! На четыре кости!
Хохот. Плач. Снова хохот.
— Пеласги! — ахает Капанид. — Ах они, гарпии!..
— Где-то близко, — вслушиваюсь я. — У Медного Дома! Пошли!
— Побежали! — басом поправляет Сфенел.
Давно с пеласгами не дрались! Оно вроде и драться не с руки. Все уже мечи носим, кое-кто и бороды бреет, а у некоторых и детишки пищат.
А ведь не разбежалась Алкмеонова стая! Даже больше стала. У него в доме собираются, пьют, почти не разбавляя, а потом по улицам шляются — людей пугают. К нам заглядывают редко — чтобы не цепляться. Видать, сегодня неразбавленное пили — зашли!
Хорошо, хоть Амфилох с ними уже не ходит. Он и с братом почти и не разговаривает. Это из-за их мамы, тети Эрифилы. Алкмеон-дурак, Губа Заячья, на каждом перекрестке вопит, что ее зарежет. Это мать- то родную! Айгиала, сестра Алкмеонова, чудище конопатое, так та вообще из дому ушла, теперь у дяди Эгиалея живет. Он ее даже усыновить хочет. Удочерить в смысле.
А дядя Эгиалей хмурится. Ничего не говорит, но хмурится. И верно, в агеле Алкмеона уже с десятка три будет. А если свистнет, то и сотня набежит!
* * *
У Медного Дома (который — Палаты Данаи) — У Медного Дома — камни вповалку. Пару лет назад начали разбирать — бросили. И яма — тот самый погреб, где Даная скучала. Глубокая! Свалишься, костей не соберешь.
Где они? Ага, за камнями!
Хохот, нет, даже гогот. Плач. Снова гогот.
— И — раз! И — раз! Подмахивай, сучонка, подмахивай, а то в гости в Данае отправим! На самое донышко! Будешь там Зевса дожидаться! И — раз!
Гогот. Плач.
— Пятеро, — шепчет Сфенел (басом шепчет, понятно).
— Шестеро, — уточняю я. — Пошли!
Пятеро, шестеро, все равно — нечего им на нашей улице делать!
Камни под ногами, на руках — пыль, на хитоне — пыль. Ничего, сейчас мы им!..
У самой ямы Данаевой — площадка. Посреди — каме-нюка четырехугольный. А рядом с ним....
— Тьфу ты! — морщится Сфенел.
И действительно, «тьфу ты!».
...Девчонку животом на камень положили — голую, только браслеты на руках оставили, один жеребцом сверху пристроился, другие кругом стали. Стали — гогочут. Ну и морды, понятное дело, дионисийские. Вакханты, понимаешь!
— И — раз, и — раз, и — раз! Да поживее, подстилка храмовая!
Теперь ясно, кто плачет. Кто — и почему. Наверное, иеродула из храма Афродиты Горы. Не из самого храма, эти за ворота не выходят, а из тех, что за стенами, из рабынь — или из подкидышей- вскормленников...
— Эрот! Эрот, ребята! Эро-о-о-т!
Это жеребец который. Отвалился, себя по приапу поглаживает. Зевс-Лебедь нашелся! Не тот, что летает, а тот, что заборы...
— Пошли отсюда, — вздыхает Сфенел. — Ну его, на срамотищу этакую смотреть!
Действительно! И связываться не хочется. А девчонка все плачет, а эти все гогочут. Один (знаю я, Кипсей, первый Алкмеонов подпевала!) вперед выходит.
