— Выродились на Тускуле? — Вопрос вновь задал Иваныч. — Когда?
— Я родился на Тускуле, в городе Свято-Александровске. — Чиф обреченно вздохнул: пересказывать автобиографию он не любил. — По земному счету в тысяча девятьсот двадцать третьем году…
— Сколько же вам лет? — В голосе Тарека прозвучало искреннее удивление, и Чиф сообразил, что этого они могут и не знать.
— Мне двадцать два года. Между Тускулой и Землей существует разница во времени. У нас оно, ну… течет быстрее раза в полтора. Это открыл еще профессор Семирадский… Правда, теоретически до сих пор еще не все понятно…
— Итак, вы родились на Тускуле в одна тысяча девятьсот двадцать третьем году. — Товарища Чижикова, похоже, не особо интересовали физические теории. — Продолжайте, товарищ Косухин.
— Ну… — Чиф не знал, о чем именно следовало продолжать. На ум пришла собственная анкета. — По происхождению я… в общем-то, из рабочих. Мой отец — Косухин Степан Иванович, участник революционного движения в России, член вашей партии с семнадцатого года. Моя мама — Наталья Федоровна Берг, физик-прикладник, ученица Кюри…
— Жила в Париже. Исчезла в сентябре двадцать первого года, — негромко добавил Тарек.
Чифу стало немного не по себе. Они знали! Тогда к чему этот допрос?
— Не обращайте внимания, товарищ Косухин. — Голос Чижикова прозвучал подозрительно мягко. — Мы все знаем семью физиков Бергов. Расскажите о своем отце. Это ведь он сейчас возглавляет соцпартию…
— Да… — Рассказывать не хотелось, но обрывать разговор не стоило. В конце концов, этим странным людям могло быть просто интересно, не каждый же день бывают подобные беседы!
— Мой отец до революции был слесарем. Участник боев в Столице в октябре семнадцатого. Потом — на фронтах. У него два ваших ордена…
— Боевого Красного Знамени? — уточнил Тарек.
— Да. Ордена вручал ему лично товарищ Троцкий.
— Иудушка Троцкий, — с удовольствием произнес Чижиков.
— Лев Революции товарищ Троцкий, — сжав зубы, повторил Чиф. — Отец был на подпольной работе в Сибири. Выполнял секретное задание во Франции и в Индии…
— И на Тибете… — тихо добавил Тарек, но Чиф уже не обращал внимания.
— Не помню. Отец мне об этом не рассказывал. Потом он штурмовал Кронштадт, был ранен. Из-за его работы ему грозила опасность, и пришлось эмигрировать на Тускулу. Там он организовал наш Завод, был одним из основателей соцпартии…
— Это он? — В руках Иваныча появилась небольшая фотография.
Чиф с интересом взял снимок в руки. Старых отцовских фотографий он ни разу не видел. Даже у того, с кем он беседовал утром, их не осталось:
очевидно, сгорели вместе с другими сомнительными документами.
Первым делом он обратил внимание на высокий шлем со звездой, вспомнив, что отец называл такие шлемы «богатырками», а другие — «буденовками». Да, старая форма… Отцу Чифа на этой фотографии, должно быть, чуть за двадцать…
— Это он… Кажется… Во всяком случае, очень похож…
— Вы на него тоже похожи, товарищ Косухин, — усмехнулся Иваныч. — Я знал Степана и, знаете, увидев вас, немного испугался. Как будто он сам вошел в комнату.
«Испугался»! Чиф вспомнил своего утреннего собеседника. Странно, почему здесь должны так пугаться при появлении гостя с Тускулы?
— У Степана Косухина была любимая присказка, — продолжал Иваныч. — Он часто повторял…
— Чердынь-калуга, — кивнул Чиф. — Он и сейчас это повторяет. Его даже называли вначале «товарищ Калуга», а потом стали называть «Железный Генри» — в честь Генри Форда. Это когда он стал выпускать первые электромобили…
— Значит, ваш отец, бывший представитель Сиббюро и командир полка имени Парижской Коммуны, делегат Десятого съезда РКП(б), товарищ Косухин Степан Иванович, прибыл в одна тысяча девятьсот двадцать первом году на Тускулу?
Тон, которым Чижиков задавал вопрос, был почему-то ироничным и даже злым.
— Да, конечно. — Чиф вновь пожал плечами:
«аборигены» вели себя странно.
— И сейчас он жив-здоров, руководит вашим Заводом и заодно рассылает приглашения от имени соцпартии?
На подобный вопрос можно было и не отвечать, но Чиф не сдержался:
— А может, займемся подробностями биографии кого-нибудь из присутствующих? Они тоже, по- моему, любопытны.
Товарищ Чижиков неторопливо встал и медленно направился к белевшей в полумраке двери. Не дойдя двух шагов, он остановился и негромко произнес, даже не обернувшись:
— Подробности биографий здесь присутствующих, товарищ Косухин, нам известны. А вот ваша биография вызывает определенный интерес. До свидания!
Дверь хлопнула. Чиф растерянно поглядел на Тарека и Иваныча. Плохо! Похоже, товарищ Чижиков оказался излишне обидчив. Конечно, «Бесо» вел себя несколько странно, но Чиф был гостем, а гостю надлежит считаться с хозяевами.
— Понимаете, товарищ Косухин, — мягко, чуть виновато произнес Иваныч, — у нас есть основания считать, что вы вводите нас в заблуждение. А раз так, ваша миссия сразу предстает в ином свете.
— Я?! — Тут уж Чиф обиделся всерьез. — Как хотите. Но, по-моему, вы тут слегка переконспирировали!
— Не обижайтесь, — грустно покачал головой Иваныч. — Вашей вины в этом, похоже, нет… Но видите ли…
— Вы не можете быть сыном того Косухина, — Тарек говорил на этот раз почти без акцента, — Степан Иванович Косухин погиб.
На мгновение Чифу стало холодно. Отец как раз собирался на испытания нового вертолета… Но откуда у них связь с Тускулой?
— Степан погиб в апреле двадцать первого года, — подтвердил Иваныч.
Чиф перевел дух. То, что сейчас сказано, никак не касалось отца.
— Он как раз вернулся из Кронштадта, — негромко продолжал Иваныч. Степана должны были направить в Приморье для руководства партизанскими отрядами. Но он был убит — в ночь на третье апреля…
— На четвертое, — поправил Тарек.
— Да. Извините, всегда плохо помнил числа. Его убили белогвардейцы мстили за Сибирь. Организатором убийства был какой-то полковник Арцеулов. Его долго искали, но он успел бежать…
— Арцеулов? Ростислав Александрович? — Чиф не верил своим ушам.
О Ростиславе Арцеулове, давнем отцовском приятеле, приходилось слышать очень часто — и от Косухина-старшего, и от матери. Выходила какая-то страшная нелепица.
— Не помню, — покачал головой Иваныч. — Когда-то я читал результаты расследования, но это было давно, запамятовал. Степана похоронили на Донском кладбище. И я, и товарищ Тарек были на похоронах. Товарищ Тарек, кажется, даже выступал.
— Там многие были, — кивнул Тарек, — даже товарищ… — тут он замялся, то есть Иудушка Троцкий. Гибель товарища Косухина наделала много шума… Поэтому ваше появление вызывает, как бы это помягче… некоторые вопросы.
— Поймите нас правильно, — подхватил Иваныч, — мы, входящие в руководство ВКП(б), должны проявлять максимум осторожности. Контакт с вами — риск, и мы готовы на этот риск идти. Но дальнейшее — риск уже не для нас, а для тех, кто согласится переселиться на Тускулу. И тут надо избежать любых сомнений.
— В чем вы сомневаетесь? — пожал плечами Чиф. — В том, что я — Иван Косухин?
— В этом-то как раз нет, — усмехнулся Тарек, — вы ведь, так сказать, портрет покойного Степана.