создается эффект медитации.
— Медитация для идиотов, — кивнул Бен. — Ты там на психологии совсем подвинулась! Пора тебе, Лу, замуж. На правах старшего в семье найду-ка я тебе супруга…
— Ты еще маленький, Бен. — Девушка вновь щелкнула брата по лбу. — И Чиф еще маленький. Мальчишки, играющие в мировые проблемы. Вас надо умывать по утрам, поить кофеем и водить за ручку на службу. Вам надо еще подрасти. А если будешь приставать, я тебя самого женю. На Виззи… Ее маман мечтает породниться с нашей семьей.
— И это за все хорошее, — вздохнул брат. — Недаром из женщин получаются самые страшные садисты. Лучше я пойду в колдуны, пусть даже мелкие. Уверен, меня возьмут…
Улица, названная именем великого пролетарского писателя Максима Горького, расцветилась красными флагами и многометровыми лозунгами, напоминающими законопослушным гражданам Столицы о необходимости встретить наступающее двадцатилетие Великого Октября новыми трудовыми успехами в борьбе за выполнение второй пятилетки, повышением бдительности и всем, что потребует от них непобедимая партия Ленина-Сталина. Оба вождя также присутствовали в виде многочисленных портретов, закрывавших порою полдома.
Бен не спеша шел по улице, прикидывая, что у жителей квартир, чьи окна оказались накрытыми усатой или бородатой физиономией, пролетарский праздник неизбежно ассоциируется с наступлением полярной ночи. Бен прикинул, спрашивают ли у них разрешение и платят ли компенсацию, но тут же сообразил, что он не дома в Сент-Алексе, а в великом Вавилоне, который здешние аборигены почему-то считают то Третьим Римом, то Третьим Интернационалом. Здесь, среди каменных громад Столицы, Бен наглядно ощущал, насколько еще слабы и немногочисленны те, кто живет на его родине. Скромные одноэтажные домики Сент-Алекса, небольшой крест на центральной площади с именами погибших первопроходцев, однокупольная Церковь Всех Святых — все это казалось маленьким, почти игрушечным. Мощь, нелепая, но грозная, что ощущалась на земле его отца на каждом шагу, могла одним дуновением стереть то, что создали тускульцы за три десятилетия. Иногда хотелось сжать кулаки от бессилия и страха: слишком неравными казались силы. Конечно, аборигены с исторической родины жили покуда в своих двух измерениях, припав брюхом к земле. Но стоит им протянуть руку к Тускуле…
С Чифом они проспорили часть ночи, утро и даже прихватили часть дня. Командир ждал ответа на свое послание и ни за что не хотел отпускать кого-либо за пределы защитного поля. Бен считал подобную предосторожность излишней. Прошлой ночью они изрядно покрутили по городу, стараясь обнаружить возможную слежку. Бен даже проверил одежду специальным датчиком, но ничего похожего на радиомаяк или подобную ему хитрую технику найти не удалось. Значит, до заброшенного завода местным пинкертонам не добраться, поэтому Бен считал возможным начать осуществление запасного варианта.
В конце концов ему удалось настоять на своем. Еще час они потратили на снаряжение. Пришлось привлечь к этому делу Лу, которая сразу же заявила, что из ее брата никогда и ни при каких обстоятельствах не получится пролетария. С ней согласились, и теперь на Бене были строгое черное пальто, серая кепка и такой же шарф — все по последней парижской моде, которой Бен, несмотря на преклонение перед Североамериканскими Штатами, всегда старался следовать. Его едва отговорили от смокинга: для столицы пролетарского государства это был очевидный перебор. Но даже и без смокинга Бен наконец-то почувствовал себя нормальным человеком. Перспектива носить экзотичную одежду аборигенов, особенно виденный им на фотографиях «ватник», ужасала еще на Тускуле.
Итак, Бен не торопясь шел по улице Горького, стараясь не глазеть особо по сторонам, дабы не привлекать лишнего внимания. Аборигены, как он уже успел убедиться, были весьма наблюдательны, и по-европейски одетый молодой человек, часто останавливающийся перед витринами и вывесками, мог заинтересовать не только случайных прохожих.
Наконец он дошел до нужного перекрестка и свернул налево. Этим маршрутом Бен еще не ходил и даже заранее не проработал его на плане города. Но молодой человек был чемпионом не только по бегу, спортивное ориентирование также привлекало его с самого детства. Правда, здесь была не Южная Степь и не Долина Больших Ветров с ее зелеными скалами и прозрачными водопадами. Требовалось научиться находить дорогу в этом чудовищном хаосе, который куда страшнее первозданного, ибо был рукотворен и управляем чьей-то единой и недоброй волей.
Пройдя три квартала, Бен свернул налево, затем нырнул в небольшой тихий переулок и наконец оказался на шумной улице, почти такой же широкой, как улица Горького, но с небольшим бульваром посередине. Взглянув на указатель, он возгордился: маршрут был избран точно. Именно на этой улице должен находиться дом, где в настоящее время присутствовал нужный ему человек.
Этому человеку Бен позвонил еще от станции метро, но женский голос вероятно, супруги — сообщил, что тот, кто был нужен Бену, уехал в Дом Писателей, где должно состояться обсуждение новой поэмы известного литературного светила со странной фамилией Гатунский. Вначале Бен хотел подождать до вечера, но затем решил рискнуть и съездить в столь любопытное заведение. В конце концов, писатели, как учили Бена в гимназии, являются голосом и совестью нации. Упустить такую возможность было грешно. Приятель Чифа помнил уроки бывшего капитана врангелевской разведки Казим-бека и был не прочь вначале понаблюдать за тем, с кем должен выйти на контакт. Бен был уверен, что Чиф сплоховал, поспешив на встречу с неизвестными ему главарями опереточного «Политбюро». В таких делах спешка ни к чему. Впрочем, неудаче первой попытки контакта Бен был даже рад. Прежде всего потому, что инстинктивно не желал иметь дела с большевиками, даже нелегальными. Человек, с которым он собирался поговорить, имел, насколько было известно на Тускуле, совсем иную репутацию.
Из телефонного разговора Бен узнал, что поэма Эдуарда Гатунского «Честь пионера» напечатана в сентябрьском номере одного из столичных журналов. Будучи человеком добросовестным, Бен заглянул в несколько газетных киосков и наконец нашел искомое. Купив журнал, он наскоро перелистал его на ходу, убедившись, что поэма посвящена персонажу по фамилии Морозов, о чьей чести, вероятно, и шла речь. Чтение он оставил на более удобное время, рассудив, что его появление в Доме Писателей с журналом в руке будет вполне естественным. Журнал должен послужить пропуском.
Необходимость всюду предъявлять пропуска сразу же настроила Бена против этого города. Правда, подозрительность аборигенов внушала не только раздражение, но и страх. Здесь никому не верили, и в этом тоже чувствовалась мощь системы, способной контролировать все — даже вход в Дом Писателей, который, как уже знал Бен, охранялся не хуже какого-нибудь наркомата. Правда, в кармане Бена лежала неплохо сработанная «липа», способная отворить почти любые двери в Столице, но Бен знал, что лишний раз показывать фальшивку не стоит.
Несколько минут он простоял у входа в Дом Писателей — приземистое трехэтажное здание с высокими стрельчатыми окнами, прикидывая, не стоит ли бросить небезопасную затею. Впрочем, он вскоре убедился, что в этот день пускали не по пропускам. Люди заходили внутрь, что-то говорили вахтеру и бодро спускались вниз, где, вероятно, была раздевалка. У многих в руках были такие же журналы, и можно было легко догадаться, что это поклонники музы товарища Гатунского.
Бен решился, храбро вошел в вестибюль и, выставив перед собой журнал, веско проговорил: «На обсуждение». То ли подействовал тон, то ли безукоризненный парижский наряд, но Бена пропустили, вежливо указав дорогу в гардероб, который действительно оказался в подвале, что удивило, но не слишком: Бен уже начал привыкать к странностям столичной жизни.
Уже в гардеробе он заметил любопытные взгляды. Похоже, новый костюм Бена с темной рубашкой и светлым галстуком смотрелись здесь несколько экзотично. Однако отступать было поздно, людей становилось все больше, и он отошел в сторонку, надеясь заметить нужного ему человека. Правда, Бен видел его лишь на фотографии, но надеялся, что сумеет узнать.
Пробираясь сквозь толпу, Бен поднялся по широкой лестнице в фойе. Как он понял, обсуждение должно состояться в большом зале, куда вела еще одна лестница, возле которой народу было особенно густо. Тут следовало быть внимательным. Несколько минут Бен незаметно рассматривал разношерстную публику, но того, кто был нужен, заметить не удалось.
Зато заметили его самого. На Бена откровенно косились, то и дело перешептывались, кивая в его сторону. Пару раз удалось услышать приглушенные реплики: «Из посольства…» Это было не худшим из вариантов, и Бен решил в случае чего отвечать с английским акцентом. Впрочем, излишне привлекать внимание все же не стоило, и Бен, сделав круг, направился за несколькими серьезного вида мужчинами,
