— Не спешите, лейтенант! Все равно опоздали… Ладно, Стрешнев, будем разбираться… Значит, так: Стрешнев Вячеслав Константинович, вы арестованы по подозрению в укрывательстве опасного врага народа Владимира Корфа. Что вы можете сообщить по этому поводу?
— Покажите ордер, — спокойно проговорил художник. Лу между тем старалась вспомнить, где она встречала эту фамилию. Володя Корф — вот как зовут, оказывается, «Синицына»!.. Кажется, что-то говорил Бен… Но что?
Пятнистый энкаведист, очевидно старший, достал сложенную вчетверо бумагу и ткнул ее прямо в лицо Стрешневу. Тот медленно развернул и начал читать.
— Читай, читай, сука! — бросил другой «малиновый». — Мы законы знаем…
Художник так же молча вернул бумагу пятнистому.
— Итак, гражданин Стрешнев? — спросил тот. — Владимир Михайлович Корф умер несколько лет назад, — вздохнул Вячеслав Константинович, — укрывать его не имею ни малейшей возможности…
— Во гад! — вздохнул второй «гость». — Измывается еще!
И тут Лу вспомнила: брат рассказывал о вечере у Бертяева. «Вандея» таинственная подпольная организация и ее вождь Корф! Владимир Михайлович Корф, сын белого офицера, бежавший из лагеря, которого «малиновые» долго считали погибшим…
— Ладно, — резюмировал пятнистый, — не хочешь добром — скажешь иначе. Гражданин Стрешнев, согласно ордеру мы уполномочены произвести у вас обыск…
Художник пожал плечами.
— Приступайте! — Пятнистый не спеша оглядел мастерскую, затем обернулся к Лу: — Идите сюда, гражданка!
— Она медицинская сестра, — быстро проговорил Стрешнев. — Я болен, она делает мне уколы…
— Разберемся!
Между тем «малиновые» принялись с шумом и грохотом обыскивать мастерскую. Почему-то особенно их раздражали картины: один из энкаведистов с неожиданной яростью принялся разламывать рамы, словно надеясь найти тайник. Остальные срывали шторы, опрокидывали нехитрую мебель, рылись в вещах.
Лу подошла к пятнистому. Тот косо взглянул на девушку, затем повернулся к лейтенанту:
— Что у нее нашли?
Лейтенант, вывернув на пол содержимое чемодана, на минуту отвлекся от этого важного занятия и подал старшему сумку. Пятнистый вывалил содержимое на стол. Лу затаила дыхание: «малиновый» брезгливо перебрал вещи, не обратив внимания ни на этикетку, ни на коробку с индивидуальными шприцами, а затем поднял взгляд на девушку:
— Документы!
Лу протянула паспорт — неважно выполненную «липу».
— Баулина Любовь Леонтьевна… Что вы здесь делаете?
— Я медсестра, — Лу чуть не сказала «сестра милосердия», но вовремя спохватилась, — меня прислали из районной больницы. У Вячеслава Константиновича… у больного… тяжелая форма туберкулеза…
— Вавилов! — Пятнистый обернулся. Один из «малиновых», тот, что крушил рамы, подошел поближе.
— Вот чего, Вавилов, внизу есть телефон, позвони в районную больницу. Баулина Любовь Леонтьевна. Запомнил?
«Малиновый» кивнул и вышел, гремя сапогами. Лу поняла, что дела плохи.
— Гражданка Баулина, должен предупредить, что за дачу ложных показаний вы будете привлечены к уголовной ответственности по всей строгости советских законов. Вы поняли?
Лу кивнула, отчаянно пытаясь сообразить, что ей делать. Сейчас этот Вавилов вернется…
— Вы видели здесь или около дома этого человека?
На фотографии Володя выглядел немного иначе — совсем молодой, с худой тонкой шеей, стриженый. Фото было сделано давно, впрочем, узнать «Синицына» не составляло труда.
— Я… я не видела его…
— Подумайте, Баулина. Это — опасный враг. За его укрывательство вы попадете в лагерь — если не хуже…
— Я его не видела! — повторила Лу. — Я — медсестра…
— Товарищ капитан, дайте я сам с этой блядью поговорю, — вмешался громила-лейтенант, успевший уже опрокинуть мольберт и выбросить на пол небогатый запас продуктов.
Девушка почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. Отвечать было нельзя, но вдруг заговорил Стрешнев:
— Товарищи! Граждане! Люба делала мне уколы… Как вы можете!..
Лейтенант лениво взмахнул рукой — художник без звука упал на лежак.
— Итак, Баулина? — продолжил пятнистый. — Будете говорить?
Лу молчала. Происходящее казалось чем-то нереальным, кошмарным сном, который должен вот-вот кончиться. О таком она читала еще в детстве: чекисты врываются в квартиру, громят все вокруг, хватают ни в чем не повинных людей… Потом — страшный подвал, взвод китайцев или латышей, сырая, выщербленная пулями стенка… Тогда это казалось страшной сказкой, похожей на историю графа Дракулы…
И тут пятнистый ударил ее — несильно, слегка двинув рукой. Лу охнула и осела на пол.
— Что вы делаете! Как вы смеете! — кричал художник, не обращая внимания на лейтенанта, схватившего его за плечи и пытавшегося заткнуть рот.
— Встать!
Лу медленно поднялась. Удар пришелся в живот — внутри все наполнилось болью.
— Вспомнили?
— Я никого не видела, — еле слышно проговорила девушка. — Я никого…
— Товарищ капитан! — На пороге стоял Вавилов.
Пятнистый подошел к нему, и они о чем-то пошептались, после чего капитан хмыкнул, проговорил: «Вот как?» — и вновь повернулся к Лу:
— Вот, значит, как, гражданка Баулина? Так где это вы работаете? В какой больнице? А ну-ка, где ее паспорт?
Лейтенант поспешил подать документ. Пятнистый просмотрел его вновь, на этот раз куда внимательнее, и присвистнул:
— Ого! Видите?
— Хреново сделано, — прокомментировал громила-лейтенант. — Ах ты, блядь! Да она из их кубла!
Надеяться было не на что. Теперь они обратят внимание на ее вещи… Если б удалось уничтожить пропуск — просто выкинуть маленькую пластинку куда-нибудь за окно! Но надеяться на это нечего…
— Ну-ка, Стрешнев, колись, — подошел пятнистый к художнику. — Откуда эта баба? Ее прислал Корф?
— Она медсестра, — повторил Вячеслав Константинович, — медсестра из районной больницы…
Сильный удар опрокинул его на пол. Художника били вдвоем — пятнистый и лейтенант. Лу закричала, рванулась — но Вавилов крепко держал ее, зажав огромной лапищей рот.
— Вставай, сволочь!
Художник застонал, пытаясь приподняться. Лейтенант нетерпеливо ухватил его за ворот:
— Что, не нравится, сука? Это еще, бля, цветочки!
Стрешнева усадили на лежак. По бледному лицу художника текла кровь, бровь была разбита, кровью сочились губы…
— Где Корф? Кто эта баба? Говори, гад!
— Будьте вы прокляты… — вырвалось у Стрешнева. Новый удар — и он откинулся на подушку.
— Хватит, лейтенант, еще сдохнет… Ладно, перекурим…
